Важнейший для перевода вопрос — о стилистическом уровне текста — неотделим от куда более широкой проблемы библейской поэзии в целом. Ее несхожесть с поэзией европейской и характеризующие ее особенности были понастоящему обнаружены лишь в XVIIIв., и только нынешнее столетие включило ее в систему родственных ей поэзии Ближнего Востока, в основном более древних и, по-видимому, впрямую на нее влиявших. Славным ритмообразуюшим элементом в ней (повторяющимся, противопоставляющимся, соотносящимся) выступают единицы смысла, а не формы — «отрезки» мысли, а не стоны или (и) икты, ударения. «Отрезки» — их называют по-разному, общепринятой терминологии, сколько можно судить, до сих пор не сложилось — складываются в разного рода параллельные конструкции. Параллелизм может быть синонимическим:
Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?
Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?
(Псалом 26, стих 1; Синодальный перевод)
Может быть и антитетический параллелизм:
Они зашатаются и упадут, а мы подымемся и станем твердо.
(Псалом 19, стих 9)
Возможны и иные варианты, но эти два — наиболее наглядны. Параллелизм может быть полным (как в приведенных примерах) или частичным, когда число элементов в «отрезках» неодинаково или же — при равновеликости — не все имеют свою параллель. Он может быть прямым, как в первом из приведенных примеров, или перевернутым, хиастическим, как во втором.
Что касается системы стихосложения в европейском смысле, метрической организации стиха, то она упорно не поддается определению. Можно утверждать только, что библейский стих был акцентным, что равновеликие «отрезки» были достаточно часто и равноударными, с числом иктов от 2 до 4, в зависимости от длины «отрезка», и что преобладают скорее трехударные «отрезки». Но главным фактом остается метрическая нестабильность библейской поэзии.
И наконец, фонетическая организация библейского стиха. Она была развита в высокой степени — от простых аллитераций и ассонансов до сложной, изощренной, эффектной звукописи и даже созвучий в окончаниях «отрезков», хотя говорить о рифме в поэзии древнего еврейства не приходится. (Заметим кстати, что необоснованным, так сказать анахроническим, представляется и применение понятия строфы.)
Теперь вернемся к нашему псалму, начиная с конца — с фонетики и метрики. Сразу бросается в глаза, что стих 2 содержит «рифму», которая возвращается как внутренняя в стихе 3. Заметно также обилие аллитераций на «ш», рассыпанных по всему тексту. Обращают на себя внимание ассонансы «ей» («йе») и «ай» («йа»), сосредоточенные во вторых полустишиях. Одним словом, «инструментовка» кажется не случайной, но умышленной и целенаправленной. Распределение иктов почти регулярное (по три в долгих «отрезках», по два в коротких).
