Раздался телефонный звонок. Медведев сделал Зуеву знак: «Меня здесь нет!» Зуев подошел к телефону, снял трубку, послушал, сказал несколько непонятных коротких фраз и вернулся к приятелям:
— Дима, твоей персоной интересуется Бриш. Я сказал ему, что ты у тещи на даче. Согласись, не очень-то хорошо врать. Да еще друзьям.
Медведев, думая о чем-то своем, снова глотнул рислингу:
— Переживает. Как вы считаете, почему Николая Первого называют реакционером?
— Ну, как… — Иванову вдруг захотелось вспомнить, что же было вчера. — Повесил пятерых декабристов. И тэ дэ и тэ пэ.
— Ошибаешься, братец, главным образом не поэтому.
— А почему? — Зуев зевал, еле перемогая себя.
— Потому, что он сжег первое издание Библии. Он не признавал пятикнижия…
Зуев ушел, вымыл лицо и принес бутылку водки — вероятно, последнее, что имелось в его запасах.
— Это самоубийство, — проснулся Иванов, — пить водку после сухого и коньяка — это самоубийство.
— А может, убийство? — опять как-то необычно задумчиво произнес Медведев. — Впрочем, убийство и самоубийство — это одно и то же.
— Ну нет уж! — Иванов попытался встать. — Совершенно разные вещи.
— Да в чем же разница? — ухмыльнулся Медведев.
Зуев больше не слушал их, он спал на диване.
— Во-первых, в одном случае смерть принудительная, в другом — добровольная, во-вторых…
— Не говори мне о смерти! — резко перебил Медведев. — Мы ничего не знаем о ней. Ничего! А что такое убийство, знаем великолепно. Оно безнравственно. И кого ты убил, другого или себя, — это не столь важно.
— Нет, важно! — не сдавался Иванов. — Для самоубийства нужна, по крайней мере, смелость, воля.
— А для убийства? Разве не нужна эта самая смелость? Впрочем, любое убийство, в том числе и самоубийство, совершается чаще всего из трусости… А еще чаще — случайно.
Зуев храпел под этот полупьяный, но вполне осмысленный треп. Иванов и спал и не спал, ему что-то снилось, но он в то же время разговаривал с Медведевым, причем довольно логично.
Энергия же Медведева, видимо, еще только набирала разгон… И когда к полудню Зуев проснулся и разбудил нарколога, Медведева не оказалось на месте. Он исчез, не оставив после себя никаких следов, кроме своей клетчатой с ремешком кепчонки.
Пока Зуев разговаривал по телефону, Иванов успел сделать себе горячий душ. «Почему мы должны бегать за ним? — думал нарколог. — Черт с ним, пусть немного побесится». Но под спудом таких рассуждений — и это Иванов подсознательно ощущал — тихо струилась недоуменная горечь, может быть, даже жалость к Медведеву. У Зуева настроение было отнюдь не лучше.
