— Кто же с тобой спорит? Я согласен!
Голос Бриша звучал намного ровнее и тише.
Зуев, извиняясь, сел рядом с женой.
— Слава! Куда ты исчез? — Наталья дважды и очень смачно поцеловала Зуеву левое ухо.
Иванов крутил бокал с красным вином и грустно, но, как всем казалось, хитро улыбался чему-то. Женщины при зуевском появлении подняли переполох. Зинаида Витальевна чуть не со слезами начала потчевать уткой. Люба улыбалась ему, подавая коньяк, а Наталья твердила свое:
— Тихий ужас! Куда ты исчез?
В глазах Зуева стояло белое виденье ночных полей. Он поднял рюмку и посмотрел на Любу, но она уже сидела за пианино и не глядела в его сторону. Он не стал пить и, прислушиваясь к разговору Иванова и Бриша, старался угадать, что она сыграет. Он ждал, что зазвучат «Времена года» Чайковского, но она заиграла что-то совсем другое, тревожное, знакомое. Всего скорее, это был один из этюдов Шопена.
Теперь разговор на веранде шел о том, считать ли человека составной частью среды обитания. Бриш говорил:
— Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник. Это еще Тургенев сказал.
— Сказал это не Тургенев, а всего лишь Базаров. Отнюдь не одно и то же. А во-вторых, кем ты хочешь видеть человека? Работником или мастером?
— Не вижу разницы.
— Большая разница, дорогой! — Это «дорогой» прозвучало в устах нарколога почти угрожающе. — Конечно, каждый мастер является и работником. Но далеко не каждый работник становится мастером, художником, то есть творцом!
— Я согласен, — натужно засмеялся Бриш. — Будем говорить не «работник», а «мастер».
— А согласен ли ты, что для настоящего мастера его мастерская и есть храм?
— Допустим.
— Тогда и базаровское противопоставление храма и мастерской рассыпается в прах! Новейшие нигилисты, конечно, изворотливее тургеневских. Только суть та же самая…
…Ночь быстро чернела над притихшей Пахрой, но никто на даче не заметил приближения дождя. Зуев сидел, обняв жаркие плечи Натальи. Казалось, шопеновские творения гроздьями нависали над миром, обрывались и падали, но не рассыпались в беспорядке и хаосе, не затухали, как зеленые светляки, а снова роились и подымались в летней, вернее, предосенней ночи. А на веранде не затихал, наоборот, разгорался никому не понятный спор:
— А ты помнишь анекдот о Наполеоне? — сказал Бриш.
— Да, но русские — это не французы, — возразил нарколог. — Юмор — понятие отнюдь не интернациональное. То, что смешно во Франции или в Китае, не обязательно должно быть смешным в России.
