— Прошу меня извинить, но я посчитал нужным доложить вам об одном открытии, которое я только что сделал и которое не лишено интереса.
Он слушает, массируя слегка шероховатые щеки.
— Хорошо, — говорит он, — теперь я понял.
— Что вы поняли, господин директор?.. Если позволите, — спешу добавить я.
— Я понял, почему вчера вечером эта девица подсела к моему столу…
Он падает в кресло и начинает покачивать одной из своих нарядных туфель на краешке ноги.
— Такой человек, как я, Сан-Антонио, всегда находится под пристальным наблюдением. Мой приезд на Берег заинтересовал людей, которые следят за мной. И они подсунули мне эту плутовку. Должен признаться, шалунья прекрасно сыграла эту комедию.
Он кажется одновременно разочарованным и довольным. Разочарованным оттого, что его шарм оказался ни при чём в его «сентиментальном» приключении, и довольным, потому что тайные силы придают ему столько значения.
— Нужно позвонить во «Франс Суар» на случай, если речь идет о журналистке, которой поручили эту статью… э-э… частного характера обо мне.
— Уже позвонил. Камилла Демулен неизвестна на улице Реомюр.
— Значит, эта девица, в самом деле, работает на какую-то тайную организацию.
Он поднимается и шепчет мне на ухо:
— Иногда, Сан-Антонио, мне кажется, что за мной наблюдает моё собственное правительство.
Я подбадриваю его широкой лицемерной улыбкой наподобие той, что делают умирающим, уверяя их, что они встанут на ноги на следующей неделе.
— Что вы такое говорите, господин директор?! Благодаря Богу и его земному собрату Франция находится в руках, которые могут шагать с высоко поднятой головкой, как сказал бы наш дорогой Берюрье.
Биг Босс делает гримасу, которая может стоить ему отставки, если сейчас нас видят на экране.
— Во всяком случае, я благодарю вас за то, что нейтрализовали эту потаскушку. Вы уверены, что она не проснётся до отплытия корабля?
— Навряд ли, я ввел ей дозу, способную усыпить две команды регби во время Турнира пяти наций.
Этот аргумент даёт ему успокоение.
— Что ж, друг мой, очень хорошо. Можно отплывать спокойно.
— Это беженцы? — спрашивает Фелиси, остановившись на набережной.
— Нет, мам, это миллиардеры.
А ведь правда, никто так не напоминает эмигрантов, как яхтсмены на якорной стоянке. На них поношенное тряпьё, и они жуют какие-то неаппетитные куски на корме своих лодок. Возникает желание сунуть им несколько пиастров, чтобы они погрызли что-нибудь покалорийнее в портовой корчме. Что-нибудь с шафраном. С маслом. Горячее!
