Потом по той же дороге они проходили мимо старого, крепко сбитого каменного шато на выступе горы, среди расположенных террасами виноградников, где каждая лоза была подвязана к специальной палке, и все лозы были сухие и бурые, и земля ожидала снега, а внизу, в глубине лежало озеро, гладкое и серое, как сталь.
От шато дорога шла вниз довольно отлого, а потом сворачивала вправо, а дальше начинался вымощенный булыжником крутой спуск прямо в Монтрэ.
У них, ни у Матильды, ни у Бернара, не было знакомых в Монтрэ. Они шли по берегу озера и видели лебедей, и бесчисленных чаек, и буревестников, которые взлетали, стоило к ним приблизиться, и жалобно кричали, глядя вниз, на воду.
Придя в город, они шли по главной улице и останавливались у витрин, чтобы получше их рассмотреть и зайти в тот или другой магазин. Туристов было мало, и им везде были рады.
Однажды им попалась на пути парикмахерская, и Матильда зашла туда причесаться. Хозяйка парикмахерской встретила ее очень приветливо, это была их единственная знакомая в Монтрэ. Пока Матильда причесывалась, Бернар сидел в пивном погребке и пил темное мюнхенское пиво и читал газеты.
Это был редкий случай, когда он все-таки заглянул в газеты (быть может, в тайной надежде найти там импульс, который придал бы его жизни новый смысл или новую цель?), как и ожидалось, ничего интересного он там не обнаружил. Все как всегда. Наводнение в Кашмире. Ожесточенные бои на семнадцатой параллели. Банковский крах в Кейптауне.
Он сидел в уголке с большой кружкой пива, и отпивая из кружки, лениво перелистывал страницы, не особо вникая в смысл прочитанного. Он думал, что Матильда зайдет за ним, но ее все не было. В конце концов Бернар положил газеты на место и, заплатив за пиво, отправился ее искать.
День был промозглый, зимний и сумрачный, и Матильда все еще оставалась в парикмахерской. Хозяйка продолжала укладывать ей волосы. Клиентов в эту пору года бывало немного, и она радовалась каждому.
Бернар сидел в кабинетике среди зеркал, шампуней и инструментов, и смотрел. Матильда улыбалась и разговаривала с ним, не забывая поглядывать в зеркало, и голос у него был немного хриплым от мороза и от волнения.
— Мне прямо совестно, что я так долго. — Наконец Матильда встала.
— Нет, тебе очень идет, вот так сидеть в кресле среди зеркал. Я бы здесь еще погостил.
— Ты прелесть.
* * *
Когда они вышли и пошли по улице, и стали подниматься к станции, было очень холодно. Холодный ветер дул из Ронской долины. В витринах магазинов горели огни, и они поднимались по крутой каменной лестнице на верхнюю улицу и потом по другой улице к станции.
