?
— Да тем же, что и любого зрителя: захватывающим сюжетом. Он дает мне возмож
ность в занимательной форме говорить о
проблемах века. Самую светлую мысль можно не донести до зрителя, провалить,
потерять по дороге, если выражать ее скучно. Тут-то, мне кажется, мы часто и не
учитываем значения занимательного сюжета. Увлекая зрителя остротой сюжетных коллизий, резкими по
воротами, динамикой столкновений
, мы заставляем его следить за мыслью спектакля, впитывать ее. ...Я
понимаю, что нарисовал довольно грубую и
приблизительную схему, но сущность ее мне кажется верной.
—
А что самое трудное для вас в теле
спектакле в жанре фантастики?
—
Актер. И самое трудное, и самое интересное, и... неожиданное. На маленьком экране
телевизора как нигде проявляется дарование актера, его почти необъяснимая спо
собность смотреть глазами другого челове
ка, думать так, как думает тот, другой, слушать, чувствовать... короче говоря, жить
жизнью другого человека.
Театр ведь не имеет крупных планов, он
рассчитан на общение с большой аудитори
ей. В нем все-таки существует некий, я бы сказал, «иероглиф
условности». Там каждая
эмоция укрупнена, проявляется в жесте,
мизансценой. ...Там можно нередко подме
нить его обозначением. А зритель, воспринимая эт
о обозначение, сам по знакомому
коду дофантазирует и состояние героев
,
и их взаимоотношения.
В кино, как известно, отдельные кадры и
эпизоды снимаются в самой неожиданной
последовательности, с большими интервалами во времени, и для актера исключена
непрерывность жизни образа. А крупные
планы требуют искренности переживаний.
И,
следовательно, мгновенного — что не
обыкновенно трудно — возбуждения в себе
нужного состояния. А если не получается?
Ну, один из шести-восьми дублей обяза
тельно получится. И все-таки?.. Тогда на
помощь приходит искусство кино. Кинематограф накопил много способов «обмана»
зрителя.
Вспомним хотя бы один из самых
хрестоматийных примеров монтажа. Один
кадр —
человек ест, другой —
смотрит
ребенок. Достаточно дважды повторить эти
кадры, чтобы возникло ощущение жестоко
сти человека, который не делится едой с
голодным ребенком. Человек этот понятия
мог не иметь о ребенке, а ребенок мог
смотреть, скажем, на игрушку.
Телеспектакль с его непрерывно развива
ющимся действием, с обилием крупных
планов лишен условностей театра и кино —
никакого обмана, все настоящее, непод
дельное, искреннее
.
Лицо человека, глаза
человека
…
Они перед нами, они на рассто
янии вытянутой руки
.
Мы видим каждую
