— Я подумаю над вашим предложением, — величественно изрекла я — ну, настолько величественно, насколько получилось, конечно. — Прошу тебя, передай леди Курруэ мои наилучшие пожелания и сообщи, что я дам ответ в течение трех дней.
Сиэй расхохотался и соскочил с моих колен. Перепрыгнул на кровать, свернулся в самой середине и ухмыльнулся:
— Курруэ придет в бешенство! Она-то думала, ты от радости запрыгаешь! А ты что? «Я дам ответ в течение трех дней!» Ты с ума сошла?
— Страх и поспешность — плохие советчики, союз, заключенный под их влиянием, обречен быть недолговечным, — важно проговорила я. — Мне следует взвесить все «за» и «против» и оценить собственное положение, прежде чем предпринимать шаги, которые могут усилить мою позицию или же ослабить ее. Энефадэ должны проявить понимание.
— Я-то проявлю, — хихикнул он. — Но это Курруэ у нас мудрая. А я — нет. Она делает все по-умному. Я только играю и веселюсь.
Он пожал плечами и зевнул:
— А можно, я с тобой буду спать? Ну хоть иногда, а?
Я уже открыла было рот, но вовремя спохватилась. Он так ловко изображал детскую невинность, что я едва не ответила «да» без долгих раздумий.
— Я не уверена, что это прилично, — отыскала я наконец подходящую формулировку. — Ты же намного старше и одновременно — несовершеннолетний. Что так, что эдак — полное безобразие. Что люди скажут?
Его брови полезли вверх. А потом он расхохотался, да так, что согнулся и схватился за живот. И смеялся долго-долго. Мне это надоело, и я сердито поднялась из кресла и пошла к двери — позвать слугу и заказать обед. Попросила — из вежливости — принести обед на двоих. Хотя, конечно, понятия не имела, что едят боги, а главное, едят ли вообще.
Когда я вернулась в спальню, Сиэй уже отсмеялся. И сидел на краешке кровати с весьма задумчивым видом.
— Я могу принять более взрослый облик, — тихо сказал он. — Если, конечно, тебе хочется со взрослым. Не все хотят с ребенком, я знаю.
Я вытаращилась на него. Меня скрутило — то ли от жалости, то ли от брезгливого отвращения. То ли от того и другого вместе.
— Я хочу, чтобы ты был самим собой, — наконец выдавила я.
Его лицо стало торжественно-мрачным.
— Это невозможно. Во всяком случае, пока я заключен в темницу этого тела. — И он дотронулся до груди.
— А… — Нет, эти люди — не моя семья. — Остальные просят тебя стать постарше?
Он улыбнулся. Как ни ужасно, совершенно детской улыбкой.
— Нет. Обычно хотят, чтоб помладше.
Так, сейчас меня стошнит. Я прихлопнула рот ладонью и отвернулась. А плевать, что там обо мне думает Рас Ончи. Я — не Арамери. Я никогда, никогда не стану частью этой семьи.
