Вешалки ждали. Утренний сеанс живописи был почти закончен. Если бы Эсте Лаудер пришлось создавать версию потолка Сикстинской капеллы в макияже — потолка, который до Микеланджело был самым уродливым в мире, — это была бы Сильвия Хэррингтон во плоти.
— Неплохо.
Она все еще проверяла, нормально ли звучит ее голос, не добавляя в него нотки профессионального критицизма. Оглядела себя в паре боковых зеркал, убеждаясь, что не оставила без внимания ни одного кусочка серой кожи. Нет, все в порядке. Всего через несколько минут первый из многих вежливых субъектов солжет, сказав: «Вы сегодня очень хорошо выглядите, мисс Хэррингтон». Настоящие дураки выпалят: «Вы прекрасно выглядите», или «великолепно», или, если это ее парикмахер, «потрясающе». Несколько человек попытаются придать своим словам оттенок личного участия, все равно нанеся начальнице удар своими словами: «Какой чудесный костюм! Я обожаю ваш вкус».
Она уже давно привыкла к ежедневным комплиментам, но по-прежнему классифицировала людей в зависимости от сказанного ими. Хвалившие ее одежду были «этичными». Хвалившие ее внешний вид — «дураками». Она в равной мере ценила тех и других.
Одевание шло быстрее, чем нанесение макияжа. Роскошь ее дорогих и единственных в своем роде ансамблей давала то же чувство безопасности, что и атласные простыни. Она могла заслониться от мира слоями дорогостоящих тканей. Были такие, которые говорили, что многослойная одежда была придумана как убежище для тела Сильвии Хэррингтон. Кладбище от Сен-Лорана.
Четырьмя широкими шагами она пересекла гостиную. Вверх по двум ступенькам, что вели в маленький, но претенциозный холл, отделанный черным и белым мрамором, — Беверли Боксард всегда высмеивала «большие дамские холлы», — и наконец она на кухне. Меньше чем через две минуты ароматный кофе из кофеварки заполнил кружку, которая была частью старинного лакированного фарфорового сервиза в красно-золотых тонах, подарка французского правительства за осуществление торговой миссии в шестидесятых годах. Она выпила кофе и посмотрела на мерцающий огонек телефона, висевшего на стене.
Нажав на свободную кнопку, Сильвия набрала другой номер, который светился уже давно.
Гудок.
— Один, — начала она считать.
Гудок.
— Два.
Гудок.
— Три.
Гудок.
— Приемная мисс Хэррингтон.
— Вы, вероятно, очень заняты сегодня.
Сильвия требовала от коммутаторной службы такого же прилежания, как и от собственного персонала.
— О, мисс Хэррингтон, извините. Очень насыщенное утро, и один из детей заболел. Простите, пожалуйста…
