— Это что же, центральная улица? — Тётя Сима подвинула поудобнее сползающие на нос очки. Вообще-то, она их почти никогда и не носила, так только, если уж требовалось прочитать что-то совсем мелкое, или как сейчас, разглядеть получше мелкий снимок.
— Угадали, Серафима Ивановна, это у них центральный проспект. Первоначально Токио назывался Эдо и был основан ещё в середине пятнадцатого века, а столицей Японии, тем самым Токио, который известен нам сейчас, он стал почти в конце семнадцатого века. До этого был даже резиденцией императоров Тогука… нет, Токуга… тьфу, — под общий хохот отчаянно произнёс Геннадий, — весь язык свернул, пока тренировался, но уж больно мудрёные у них фамилии, так и не смог выучить. В общем, была там одна династия императоров, правивших много лет.
— Почему ты здесь такой серьёзный? — поинтересовалась Светочка, угнездившаяся в небольшом пространстве между основательным Серёгой и мягким подлокотником дивана.
— Будешь серьёзным, — многозначительно сложил брови Якорев, — это же мы на экскурсии в их главном буддийском храме, Каноне, только это уже не в Токио, а в Асакуса. Ой, как же там красиво и ещё немного страшно. У них всё не так, как у нас. Понимаете, я и сам не до конца всё уяснил, там так всё запутано. Только вроде у них самым главным является учение о четырёх благородных истинах.
— Это каких же? — заинтересованно проговорила Маришка, ни разу не бывавшая в буддийских храмах и видевшая их только по телевизору.
— Вроде бы у них там есть страдание, его причина, состояние освобождения и путь к нему. Но что уж совсем для нас, европейцев, чудно в этой религии, так это то, что у них напрочь отрицается душа, зато есть некое человеческое «я», которое определяется набором драхм. У них нет противопоставления духа и материи, у них даже нет бога как творца и, безусловно, высшего существа, в общем, всё запутано до безобразия, зато очень красиво.
Все на какое-то мгновение затихли, обдумывая слова Якорева, когда в комнату вошла Светлана, неся на огромной плоской тарелке целую гору пирожков. Увидев всеобщую растерянность, она с укором взглянула на мужа:
— Ну что, философ, всех уморил своими рассказами? Если остались живые, прошу за стол, у меня всё готово.
Ребята, шумно выражая эмоции, задвигали стульями и вскоре уселись вокруг роскошно накрытого стола. Светлана всегда хорошо готовила, но тут она постаралась превзойти саму себя. Кроме известных и всеми любимых салатиков и прочих закусок, на столе стояло несколько тарелок с неизвестным содержимым.
