Реб Иче умолк, но продолжал шагать по комнате, жевал усы, морщил лоб, как бы рассуждая сам с собой.
— Послушай, о чем я толкую, — сказал он, останавливаясь на другом конце комнаты. — Лет двенадцать назад, тотчас после женитьбы, я не мог освободиться от греховных мыслей и находился целиком на первой ступени. Я ездил тогда в Пшисху. А реб Менделе к тому времени уже прославился. Весь мир говорил о нем. И я подумал: «Съезжу в Коцк». Приехал в Коцк, послал «записочку», просил дать мне силы для служения Богу. Меня позвали. Я зашел. Ребе меня спрашивает: «Куда ты уже ездил?» Я отвечаю: «В Пшисху». «Чего ж ты от меня хочешь? — вскричал ребе. И тут же закричал еще громче: — Осел, если ребе из Пшисхи тебе не помог, я наверняка ничего не смогу сделать! Поезжай назад, доверься ему. Ты еще можешь возродиться. Ты проходишь сейчас первую ступень. Человек должен себя чувствовать грешным, пока материальное покрывает духовное, а когда ты постигнешь слова ребе из Пшисхи, тогда снова приезжай сюда».
Мордхе еще долго сидел у окна, точно слушая, хотя реб Иче давно уже перестал говорить. Он посмотрел на рдеющее небо, и ему пришло в голову, что это одеяния мести, которые наденет Мессия, когда выйдет из «гнезда птицы». Мордхе сидел счастливый, глядя на пламя, забыв, где он, и воображал, что видит перед собой Мессию — рыжего еврея с огненной бородой, закутанного в пурпурный талес с черными полосами.
Внезапно он вздрогнул. Да как же это может быть, чтобы Мессия оказался рыжим? Он всегда представлял себе Мессию с черной бородой… Печаль разлилась по усталому лицу юноши. Большие серые глаза глядели тоскливо и недоуменно.
Потом Мордхе быстро вскочил с места, хотел что-то сказать доброму реб Иче, но в комнате уже никого не было. С минуту смотрел он на пустое место, где стоял прежде реб Иче. Потом опять сел у открытого окна, подперев голову руками, прислушиваясь, как тоскливо мычат в хлевах коровы.
Наступила ночь. Раскрылись созревшие сосны, истекая желтой смолой. Липы утомляли своим запахом, а в глубине леса отдавали свой последний вздох ночи. Душно стало Мордхе, он не мог больше оставаться в четырех стенах. Деревья шумели, словно перекликаясь, ветви их сплетались между собой. Стальная Висла манила… Мордхе явилась бледная Рохеле с черными как ночь глазами, с гибким телом и легкой походкой, и звала, и притягивала как магнит. И ему захотелось тогда стать пастухом Яаковом, и сидеть в чистом поле, и звуками флейты призывать свою возлюбленную.
