– Это, папа, Гена Денисов, я сижу с ним на одной парте, и мне вечно приходится ему подсказывать. – Она смеялась. Геннадий учился хорошо, он поставил себе целью многого в жизни добиться. Если Нина ему и подсказывала, то в исключительно редких случаях – она думала быстрей, чем он.
На следующий день восьмой-второй был подробно осведомлен о флагмане третьего ранга. Стало известно, что «флагманша» – обыкновенная женщина, которую Геннадий принял было за домработницу, что у Нинки комната с высоченным окном на набережную, но в этой комнате ничего, кроме железной, масляной краской покрашенной кровати и простого письменного стола, нету. И в передней пусто, и полы ненатертые, никогда не подумаешь, что это контр-адмиральская квартира. Восьмой-второй класс, в том числе и Генка Денисов, бывал дома у Инессы Коноплевой, ему было с чем сравнивать.
Не то чтобы в классе было развито чинопочитание, этого нисколько не было, напротив, демократизм был в классе основой основ, но все-таки иметь в своей среде дочку флагмана Военно-Морского Флота оказалось лестным. Это был не просто высокий чин, это был целый Балтийский флот, и серо-стальные крейсеры на Неве и дни Октябрьских и Майских торжеств, и залп «Авроры». Особенно это звучало для мальчишек. Сама Нина явно «недопонимала», как говорится, какой вес для ребят имел ее папа. И никак не связала с ним происшедшую с Геннадием Денисовым перемену: он превратился в Нинину тень. Красивый, длинный такой парень. Красивая длинная тень. Стали вместе заниматься, и на Невском их вдвоем встречали. Возможно, это было простое совпадение, что Геннадий заметил достоинства соседки по парте и влюбился в нее почти одновременно со знакомством с ее папой. Об этом в классе поспорили, да и перестали. А вскоре все дурные подозрения и вовсе рассеялись, когда случилось несчастье – отравилась, покончила с собой Нинина мать. Болела изнуряющей, неизлечимой, но не приносящей конца болезнью. Сама приблизила желанный конец.
Была весна тридцать седьмого года, отец с дочками пошел на трибуну площади Урицкого, на первомайский парад и демонстрацию. Когда они вернулись, мать еще дышала, но спасать ее было поздно. И первый Нинин телефонный звонок после «скорой помощи» был к Геннадию. И первый человек, который пришел в этот несчастный дом, был Геннадий. Были краснофлотцы и военно-морские командиры, кто-то устраивал похороны, заботился об оркестре, цветах, могиле, даже о поминках кто-то позаботился, но люди приходили и уходили, у них были свои дела и заботы, а Геннадий никуда не уходил, и оставался ночевать, и варил кашу Томочке (перед этим он звонил домой и справлялся у любой подошедшей к телефону соседки, как это делается), и заваривал чай, и стал необходим и незаменим этим трем вдруг осиротевшим людям. «Друг познается в. беде», – нравоучительно повторяли в классе, укоряя тех, кто сомневался в искренности чувства Геннадия Денисова.
