Один из матросов спрыгнул на берег и прикрепил к каменному столбику брошенный с борта канат. Спустили лестницу. К ней подошли два легионера с обнаженными мечами. «Сейчас выведут рабов, — подумал Андриск. — Вот и они!»
Те двое, которых Андриск принял за рабов, были в цепях. Один грязный, обросший волосами, словно его год не касались ножницы, другой — подтянутый, опрятно одетый, с бледным выразительным лицом. Спустившись на берег, звероподобный узник стал мычать что-то невразумительное. Взгляд его блуждал.
Другой крикнул:
— Смотрите на меня! Я — Лептин!
Имя это не говорило Андриску ни о чем, как и десятку неведомо откуда подошедших брундизийцев.
— Да, я Лептин, убивший Октавия и спасший честь Сирии. Не давайте становиться себе на горло! Действуйте как я! А Деметрий — пес, вскормленный ромеямй, будь он проклят!
Андриск почувствовал прикосновение к своему плечу и обернулся.
Это был ромей.
— Ты должен знать греческий, — сказал он по-латыни. — О чем он?
Андриск подумал, что не следует распространяться, и ответил коротко:
— Он назвал свое имя. Его зовут Лептином. Он гордится тем, что совершил.
— А что он такое сделал?
Андриск пожал плечами:
— Он сказал что-то непонятное.
Оставшись один и стараясь вникнуть в смысл только что им увиденного и услышанного, юноша вспомнил слова Блоссия: «В мире нет ничего случайного». «Значит, — думал он, — судьба, направив меня в Брундизий и столкнув сначала с Теренцием, а затем с этими узниками, хотела о чем-то предупредить? О чем?»
Блоссий торопливо шагал по обочине дороги. Широкополая шляпа защищала от солнца, но не могла укрыть от пыли, поднимавшейся при каждом порыве ветра. Старик шел, не замедляя движения, не поворачивая головы.
Это была одна из мощеных дорог, пересекавших Италию во всех направлениях и сходившихся в Риме. Они носили имена тех цензоров или консулов, которые добились решения об их постройке, — та же, по которой он шел, называлась не только дорогой Аппия, но и царицей дорог, потому что была древнее других.
Издали она казалась гладкой, как лезвие меча, — ни единой выемки и шероховатости. Камни будто вросли в землю и стали такой же частью местности, как холмы, поросшие рыжей травой, как пинии и небо в бегущих облаках.
Блоссию вспомнился яркий солнечный день, когда его в толпе рабов гнали по дороге в Кумы. Тогда он уже ни на что не надеялся. Но судьба подарила ему свободу, сделала учителем, дала учеников. Он успел их полюбить, и они полюбили его. У него появился дом и книги. И все это унесено, словно порывом ветра. Недаром говорят: «Не носись со своим счастьем. Подуешь, и улетит». Элия в Риме. Андриск неизвестно где. Он прислал письмо, из которого можно понять, что тот покидает Италию. Судьба соединила Блоссия с другими двумя учениками. Он уже знал их имена: Семпрония и Тиберий. Их отец — консул Тиберий Семпроний Гракх, мать — Корнелия, дочь Сципиона Африканского. Его рекомендовал эллин Полибий. Филоник не захотел отпускать, и тогда Блоссий оставил ему дом и все, что в нем было, кроме вот этого.
