— А какая для них сейчас работа? — оправдывался вилик. — На поле колоски уже собраны. Весной, как корм для скота кончится, они листья будут рвать и овец пасти. А пока растут и сил набираются.
— Теперь в эргастул[45], — бросил Катон, не дослушав оправданий вилика.
Посещений эргастула Катон избегал, ибо не выносил дурных запахов. Но на сей раз он запасся ароматической мазью. Вынув из пришивного кармана деревянную коробочку, он набрал пальцем ароматического состава и тщательно втер его в щетину над верхней губой.
Издали эргастул был едва виден. Стены возвышались над землей всего на два локтя, а крыша была плоской. Вилик, как ему было приказано, сушил на ней брюкву и капусту, которыми кормил колодников.
— Сюда, господин! — крикнул вилик, догоняя Катона.
Они свернули налево. Катон остановился перед спускающимися в темноту ступенями. Несмотря на ароматическую мазь, в нос ударило гнилью и мочой.
Катон зажал пальцами ноздри и храбро шагнул вниз.
Свет из зарешеченных окошек у самого потолка еле освещал унылые длинные нары в два этажа. Нижние, как и полагалось, были пусты. С верхних нар доносились стоны. Сколько ни вглядывался Катон, он не смог разглядеть лицо раба, накрытого каким-то тряпьем.
— Кто это? — строго спросил Катон.
— Пекарь, гречишка, — ответил вилик дрожащим голосом.
— Почему здесь, когда его к мельнице присудили?
— Пришиб я его маленько…
— Выйдем! — приказал хозяин.
Катон взбежал по ступеням вверх и только там вдохнул воздух всей грудью.
— Пришиб! — повторил он, глядя на волосатые кулаки вилика. — Я же тебе наказывал: «Кулаки в ход не пускай, если надо — высеки».
— Виноват! Не удержался…
— Что ты все, как попугай, твердишь: «Виноват! Виноват!» Вот я вычту с тебя стоимость этого раба.
Вилик упал на колени и захныкал:
— Не разори, господин! У жены моей здоровье слабое, детишки.
— Вставай! Я придумал. Пекарь, вижу, уже не работник. Ты его приставь к малолеткам. Пусть он их греческому учит — языку и грамоте.
Вилик разинул рот от удивления:
— Да зачем им греческая грамота?
— Дурак. Ученый раб ныне в цене. Вдвое большего он стоит, если знает греческий. Весной приеду и проверю, как грек учит.
— Теперь куда? — спросил вилик, успокоившись.
— На скотный двор!
В это время послышалось дребезжанье колес. К воротам усадьбы подъехала повозка и остановилась рядом с коляской Катона.
— А это что за гость?
Вилик молчал, лицо его стало бледнее мела.
— Отвечай! Кто это? Ну!
Вилик задрожал.
— Язык проглотил, скотина? Что ж, я и сам узнаю.
