— Все это верно. Но препятствия, о которых ты говоришь, можно устранить. Отец тридцать лет вел дневник. Он собрал у себя ценнейшие материалы для написания истории. Ты спросишь, почему нельзя передать все это кому-либо из моих соотечественников? У отца было много врагов, и очень влиятельных. Они заставили его покинуть Рим. Не им писать историю отца. О войне Сципиона с Ганнибалом должен рассказать чужеземец. К тому же, вспомни, ведь и лучшие из эллинских историков были изгнанниками.
— Да, ты права, — растерянно проговорил Полибий. — Геродот и Фукидид писали свои труды на чужбине. Не для того ли и меня судьба привела в Италию.
— Для того! — уверенно произнесла Корнелия. — Считай это волей Клио.
— Тогда Клио — это ты, — пошутил Полибий. — Всматриваясь в твое лицо, я думал, где же я тебя мог ранее видеть. Теперь понял — с тебя Пракситель[35] ваял статую Мельпомены[36].
— Но ведь Мельпомена — не Клио, — отозвалась Корнелия.
— Они сестры, — бросил Полибий. — И если сами музы хотят, чтобы я писал историю, мне ли, смертному, с ними спорить. Попытаюсь сделать все, что в моих силах.
— Нам, римлянам, покровительствует Марс, — возразила Корнелия.
— И Фортуна! — вставил Полибий.
— Может быть, и Фортуна, — продолжала Корнелия с улыбкой. — Но музы редко опускаются на нашу почву, чуждую искусствам. Впервые мы увидели у себя Талию[37].
— Благодаря Плавту?
— Ты читал Плавта? — удивилась Корнелия.
— Я учил по его комедиям язык твоего народа.
— Да, Плавт — достойный ученик Менандра, — продолжала Корнелия. — Но Теренций — поэтичнее и возвышеннее.
— Я ничего о нем не слыхал. Судя по имени, он из знатного римского рода.
— О нет, он пун. Восьми лет был продан сенатору Теренцию и воспитан им как свободный юноша. У Теренция божественная латынь.
— Но я не готов писать историю на латыни, — возразил Полибий. — Она, несмотря на все мои усилия, останется для меня чужим языком.
— Ты меня не понял, — мягко проговорила Корнелия. — Я рассказала о Теренций, чтобы тебя вдохновить. Теренций уже прославился среди ценителей искусства. Я уверена, слава ожидает и тебя, когда-нибудь ваши имена будут стоять рядом.
— Но это обязывает нас познакомиться теперь, — рассмеялся Полибий.
— Я об этом подумала. В ближайшие нундины, если не возражаешь, тебя посетят Публий с Теренцием.
Она ушла. Но в таблине, как воспоминание, остался запах кинамона. Полибий вздохнул и задумался.
— Что же тебе принесла ромейка? — входя, спросил Исомах.
