Она не стала повторять. Отвернулась к стене с внезапным раздражением. Почему они не позаботились о запасной матери? Все эти годы, пока она была их единственной матерью, единственной опорой, одиноким высоким деревом на пастбище, ожидающим удара молнии… Ну что ж… Мысли ее путались.
— Ты привезла детей?
— На этот раз нет. Они остались с Джо.
Джо? Ах да, это ее муж.
— А почему нет Коди? — спросила Перл.
— Ты ведь знаешь, как трудно его разыскать, — сказал Эзра.
— Мы считаем, тебе надо лечь в больницу, — заявила Дженни.
— Спасибо, дорогая, по мне что-то не хочется.
— Ты плохо дышишь. Куда девалась подушка, которую тебе сделала Бекки, когда была маленькая? С таким воодушевляющим изречением: «Спи, о верный воин, на каменной резной своей подушке».
Дженни хихикнула, и Перл улыбнулась, представив себе, как дочь привычным жестом прикрывает рукой рот, словно она смущена, поражена и совершенно беспомощна перед нелепостью жизни.
— И все-таки, — сказала Дженни, овладев собой. — Ты согласен со мной, Эзра?
— Насчет чего?
— Насчет больницы.
— Хм-м-м… — пробормотал он.
Наступила тишина. Даже такие мелочи, подумала Перл, могут столько сказать о моих детях — в том числе о Коди. Самый факт его отсутствия говорит за себя. Пожалуй, это главная его особенность. А Дженни всегда такая энергичная и легкомысленная, но… ее можно назвать и скрытной. Копия матери, ничего своего. А Эзра, мягкий, добрый Эзра, наверно, смущенно теребит светлые, падающие на лоб волосы и — весь в сомнениях — думает и передумывает…
— Как бы тебе сказать? — пробормотал он. — Не знаю. Может, подождем немного…
— Что значит «немного»? Сколько можно тянуть?
— Может, до вечера, а может, до завтра…
— «До завтра»! А если у нее воспаление легких?
— А может, это простуда.
— Да, но…
— Зачем класть ее в больницу, если она об этом и слышать не хочет?
— Нет, но…
Перл слушала их и улыбалась. Она знала наперед, чем все кончится. Они будут часами спорить, вторя друг другу, задавая одни и те же вопросы, уклоняясь от главного, споря во имя спора, и разойдутся, так и не придя ни к какому решению.
— Вы никогда не умели справляться с трудностями, — добродушно сказала она.
— Да что ты, мама?
— Вы всегда уходили от них.
— Уходили?
Она снова улыбнулась и закрыла глаза.
До чего же приятно было наконец плыть по течению. Почему она медлила так долго? Уличный шум — рожки, звонки, обрывки музыки — смешивался со звуками голосов в ее комнате. Она по-прежнему блуждала во времени, но это уже не имело значения, все воспоминания были только приятными. Ощущение ветра летней ночью, когда он проникает в дом, колышет занавеси, приносит аромат смолы и роз. Блаженная тяжесть спящего ребенка на плече. А как уютно гулять под дождем, когда капли стучат и стекают по зонту. Она вспомнила сельский аукцион, на котором была сорок лет назад. Там продавалась старинная латунная кровать с полным комплектом постельного белья — простыни, одеяла, подушка в льняной, расшитой незабудками наволочке. Двое мужчин вывезли кровать на помост, и оборка покрывала колыхалась, словно нижняя девичья юбка. Закрыв глаза, Перл Тулл представила себе, как взбирается на кровать, кладет голову на подушку и течение уносит ее к берегу, где трое маленьких детей, смеясь, бегут ей навстречу по залитому солнцем песку.
