Стемнело...
Сумрак и безмолвие беспощадно напоминали ему темноту и безмолвие сладострастных ночей, которые больше не вернутся,– и чувство одиночества стало еще мучительнее.
Ему пришла в голову мысль о самоубийстве.
–?Еще рано,– решил он.– Подождем.
Войдя в спальню, он лег, впрыснул себе морфию и заснул.
* * *
Механизм для сахароварни прибыл вовремя. Барбоза рьяно взялся за работу. Разобрал и собрал механизм он самостоятельно. Сделался и плотником, и каменщиком, и слесарем, и механиком – в общем, и жнец, и швец, и на дуде игрец.
Днем он искал забвения в работе, ночью – в морфии.
Ремонт завершился и варка сахара возобновилась.
Барбоза взял себя в руки и принялся руководить работами. Сахар удался на славу.
–?Вот как! Ну и ловкий же у меня парень! – восхищался полковник.– Спорится у него работа! Да кому бы в голову пришло, что он так быстро превзойдет меня в варке сахара, которой я занимаюсь чуть ли не с пеленок? Вот что значит образованный человек. И... все-таки кое-что меня тревожит. Раньше он был не таков – его как будто подменили. Ох уж эта Ленита...
В первой половине октября негритенок привез из города корреспонденцию, среди которой оказались два письма, надписанные округлым и изящным женским почерком.
Они были от Лениты.
Барбоза тут же признал ее руку.
Одно письмо было адресовано ему, другое – полковнику.
Барбоза взял свое письмо, дрожащими руками вскрыл и, побледнев, начал читать.
В письме говорилось:
Сан-Паулу, 5 октября 1887.
Глубокоуважаемому сеньору Мануэлу Барбозе.
Дорогой учитель!
Вернувшись на фазенду, Вы наверняка удивились моему внезапному отъезду.
Наверняка Вы пытались его объяснить, но не смогли. Я тоже. Мне вспоминаются слова Спинозы: «Наша иллюзия свободного выбора возникает оттого, что мы не знаем мотивов, которые нами движут». Касательно моего отъезда я могла бы сказать, что сделала свободный выбор. Я слишком женщина, я fantasque[26] .
Кому под силу объяснить женские капризы? Гораздо лучше non ragionar di lor[27] , а оставить все как есть, пустить на самотек!
Что представляла собою моя жизнь с тех пор, как я приехала на фазенду? Я и сама-то не знаю.
Учиться я не училась – знаний у меня и без того предостаточно, и я позволила себе роскошь побыть невеждой, стать немножечко женщиной.
Но куда там! Всякие знание наказуемо. Наука – это плащ Деяниры: раз надел – уже не снимешь. Начнешь срывать, а на коже остаются лоскутки – педантизм.
Доказательством этому служит то, что я Вам пишу, ибо мне не устоять перед соблазном поделиться впечатлениями, побеседовать немного с тем, кто меня понимает.
