–?Надо бы этой девочке лекарство попринимать,– сказал полковник, заметив полное отсутствие аппетита у Лениты.– После этой истории со змеей ее словно подменили. Попринимала бы вегеталин – все было бы иначе.
Покончив с чаем, Барбоза поднялся, пожелал спокойной ночи отцу, угрюмо попрощался с Ленитой, церемонно назвав ее сеньорой, и удалился к себе.
Ленита еще немного побеседовала с полковником. Она притворилась, что тема разговора ей очень интересна, и задавала множество вопросов. Вдруг у нее непроизвольно вырвалось громкое восклицание, не имевшее ни малейшего отношения к предмету беседы. Опомнившись, она попыталась увязать его с тем, о чем шел разговор, но смешалась и умолкла. Она все время вздрагивала, как будто от внезапных булавочных уколов. Она то краснела, то бледнела, голос у нее срывался и дрожал.
–?Знаешь что, девочка,– сказал полковник,– шла бы ты спать – тебе явно нездоровится. Кабы я не видел, что ты почти не притронулась к еде, то решил бы, что ты съела что-то нехорошее. Поди-ка ляг да попытайся заснуть.
Ленита безропотно повиновалась.
Она удалилась в свою спальню.
Продолжительная теплая ванна не успокоила ей нервы – скорее наоборот. Проводя по телу губкой, она вздрагивала. Теплая вода ее возбуждала, словно прикосновение чужих рук.
Закончив мытье, она вытерлась огромным махровым полотенцем, надела белую ночную рубашку из тончайшего батиста и легла прямо на покрывало, положив руки за голову и закинув ногу на ногу.
Мягкий, полупрозрачный батист обрисовывал точеные формы ее бюста, живота, бедер. Белизну ее тела оттенял ярко-алый шелк покрывала. Время шло.
До комнаты Лениты доносился медленный, размеренный ход маятника старинных французских часов из передней.
Пробило десять, потом одиннадцать, потом полночь. Каждый удар гулко отдавался по всему дому.
Ленита ворочалась с боку на бок – ей не спалось. Неотвязные мысли преследовали ее, сжимая сердце и притупляя разум.
Ее колотил озноб, кожа пошла пупырышками, в ушах звенело.
Высасывая ей змеиный укус, Барбоза удалил один яд, но влил в нее другой. Ленита все еще ощущала тепло губ Барбозы вокруг ранки на подъеме ноги. Ей было не отделаться от этого ощущения, которое росло, усиливалось, умножалось. У нее пробегали мурашки по ногам, животу, грудям, губам.
Она хотела Барбозу, желала Барбозу, вожделела Барбозу.
Нужно дождаться рассвета... Удар! Другой! Третий! Четвертый! Пятый! Шесть часов! Слышалось медленное, размеренное, неспешное, однообразное, беспощадное тиканье – шестьдесят раз в минуту, три тысячи шестьсот в час, двадцать одна тысяча шестьсот за шесть часов, оставшихся до рассвета... Невыносимо!
