Солнце село. Сгущался сумрак, обильно заполненный туманом, идущим с болот. Шаман лежал в полузабытьи у себя дома. Грезы бесчисленных минувших дней вставали пред глазами, несбывшиеся надежды и мечты, утраченные возможности, свершенные ошибки, сотни и тысячи людей и эльфов, других существ, которых знал Лем в своей необычно долгой даже для полуэльфа жизни, — сотни друзей и врагов, давным-давно почивших. Среди всех лиц шаман увидел печального Валерика, с укором глядящего на него и словно бы вопрошавшего: «Что ж ты не удержал меня, старче?»
— Самое страшное, Валерик, это разочароваться в самом себе, — прошептал Лем. — Даже драгоценнейшим — именем своим — пожертвовав, не смог вернуть тебя. Слаб я. Стар. Не сумел. Моя вина.
Но печальный лик не смягчился.
Аше тоже грезил в полудреме. Что чудилось уважаемому старейшине, никто не может знать. Быть может, то же, что и шаману. Быть может, иные картины вставали перед глазами, однако не содержалось в них доброго. Хвин Эрсон Кайн принес с собой тьму в умы и души людей.
Туман упрямо проползал под дверью и, стелясь по полу, постепенно заполнял комнату, поднимаясь все выше и выше. Глубоко в своей норе сдохла мышь. Ворсинки шерсти на ложе Аше, которых коснулся туман, побелели. Когда Аше, неспокойно ворочаясь, провел ногой по белому пятну, белая шерсть рассыпалась в прах, словно ей был не один год, а по крайней мере сотня.
Непроницаемый белесый мрак заполнил село. Ни единого звука не раздавалось в нем, даже собаки молчали.
Солнце село. Наступила тьма.
22 апреля — 19 августа 2000, Казань.
© 2000, Richard White / Edward Muhutdinov
