— Мне хотелось бы совершить путешествие на воздушном шаре, — сказала Идалия Дабб, как бы ни к кому не обращаясь, но, желая быть услышанной, закрыла один глаз, дабы лучше оценить округлость шарика, который она держала большим и указательным пальцами против света: косточки виднелись в мякоти расплывчатыми пятнышками. — Долгое путешествие на воздушном шаре…
Миссис Дабб посмотрела на дочь с непониманием, сожалением и целой смесью противоречивых чувств.
Спросив для вида, не желает ли кто-нибудь доесть ветчину, и не дожидаясь ответа, мистер Децимус Дабб сам проворно ее загреб. Из-за него чаепитие затягивалось до бесконечности, поскольку он несколько раз начинал все сначала: похоже, рак простаты необъяснимым образом обострил аппетит. Мистер Дабб продвигался сквозь горы еды, подобно шахтеру, рубящему уголь киркой, и печально было наблюдать, как он с необычайной энергией проглатывает то, что питало его кошмарную опухоль.
В детстве Идалия часто садилась в корзину для белья, и та вмиг становилась корзиной воздушного шара — челноком, в котором она, заблудившись и оставшись одна на целом свете, с медленной быстротой плыла к неведомым полям. Эта игра разжигала странно окрепшее воображение: достаточно было покрутить виноградину большим и указательным пальцами, чтобы увидеть шар, который, возможно, когда-нибудь унесет ее вдаль — на высоте птичьего полета.
Мисс Сесил и Райли, такая же резкая, как ее фамилия, изрекла какую-то коварную пошлость о луне. Она вечно бросала двусмысленные фразы, всегда пытаясь встревожить или ранить Идалию косвенным путем, дабы не чувствовать себя виноватой. Это было порой нелегко, ведь Идалии хватало язвительности, чтобы противостоять «Тетушке Гадюке», как она ее окрестила. По правде говоря, их родственная связь была так тонка и неясна, что никто не мог точно ее установить, когда после смерти своей матери, вдовы бристольского торговца невольниками, разорившегося из-за отмены рабства, Сесил и втерлась в доверие к Даббам и поселилась у них навсегда.
— Мне хочется увидеть сверху землю — ландшафт с птичьего полета…
Идалия еще раз повернула виноградину, а затем поднесла ее к губам, обнажив белоснежные резцы, разделенные небольшим просветом. Кожица ягоды хрустнула, и одновременно нож мистера Дабба заскрежетал по фаянсовой тарелке. Он был человеком дела и управлял тремя большими типографиями в Эдинбурге.
— В Бад-Эмсе чай был получше, — сказал мистер Дабб, — но ветчина, признаться, очень сочная.
