Будто не своими ногами вышла Екатерина Павловна во двор и едва не упала, встретившись с каким-то чужим и вместе с тем родным, умоляющим взглядом Петра. Он прислонился к воротам, не в силах держаться на ногах.
— Узнаёшь? — кивнул на Петра Сидоровича один из гитлеровцев, наверное старший. В зубах держал сигарету, в руках — огромный парабеллум. Он подбрасывал его, ловил в воздухе — забавлялся. Шинель на гитлеровце не такая, как у всех, не зелёная, а чёрная. И на рукаве человеческий череп изображён.
«Эсэсовец, — даже похолодела Екатерина Павловна, — теперь всё. Из лап таких не вырваться Петру…»
Подалась вперёд — шагнуть хотела к своему Петру, но её остановил хриплый голос:
— Я впервые вижу эту женщину.
Мгновение стояла окаменело. Зачем Пётр сказал это? А может, так надо?.. Что же ей делать?.. Что?..
— Правду говориль этот… тшиловек? — глянул на учительницу тот, в чёрной шинели, с черепом на рукаве.
Ещё раз встретилась с глазами Петра, в которых прочитала приказ не узнавать его. И она ответила тихим голосом, который сама едва услышала:
— Правда…
Здоровенный Мыколай повёл широкими плечами, словно ремень от винтовки давил плечо.
— Брешет старая карга, — и сплюнул. — Я их знаю как облупленных. В колхоз агитировали, в нарсуде заседали. Брата моего — в тюрьму…
Гитлеровец с черепом на рукаве кивнул молодому Налыгачу, и тот грубо толкнул свою бывшую учительницу к калитке. У ворот стоял со связанными назад руками её Пётр. Без шапки, с разбитым виском и кровоподтёком у левого глаза, с опухшими губами, на которых запеклась кровь.
Мыколай прикладом винтовки ткнул Петра Сидоровича в бок:
— Шагом марш, праведник!
Когда того выпели за ворота, Мыколай кинул злобно Екатерине Павловне:
— Вот такая теперь ваша правда?
Учительница медленно обернулась, маленькая, бледная, седая, и так посмотрела на Мыколая, что тот даже смутился.
— Наша правда светлее солнца. Кинь её в грязь, притопчи ногами, а она всё равно будет сиять! Запомни!
Налыгач ещё раз плюнул:
— Ну, ты, рассусоливаешь… Ваша правда пошла в лес по дрова да заблудилась.
— Ничего, придёт время, выйдет из леса…
— Из леса не выходят, из леса мы выводим. Вот твоего праведника, комиссара, схватили. По одному всех переловим! И перевешаем!
— Всех не перевешаешь, Николай. А ты не подумал, что для тебя уже тоже где-то верёвку готовят?
Молодой Налыгач задохнулся от бешеной злобы:
— Ну, хватит агитировать!..
Когда со двора вывели учителей, Гриша и Митька прикрыли двери хаты и побежали следом. Мыколай оглянулся, погрозил кулаком.
