А Гриша усмехнулся на те незамысловатые слова: «уже щиплют». Кто кого шиплет — разве ж трудно догадаться?
Легли спать в тревоге. Спал или не спал Гриша, как вдруг услышал: стучатся в окно.
— Марина, слышишь? — отозвалась, охая, баба Оришка.
— Кто? — прижалась лицом к стеклу мать. И через минутку: — Сейчас, сейчас… — Побежала в сени. — Входите…
В сенях кто-то застонал. Мать возвратилась в хату не одна. В темноте зашелестела соломой, наверное, расстелила снопы.
— Вот здесь пока что положите, — прошептала.
Антон Яремченко (Гриша по голосу его сразу узнал) тоже шёпотом:
— В хате все свои?
— Свои, свои.
— Помнишь наш разговор, Марина?
Почему-то вздохнула мать, ответила, помолчав:
— Помню.
— Ну вот такое время настало. Помощь нужна твоя… Некоторых зацепило. Те, что на ногах, пошли. А этого подводой надо.
Чиркнул зажигалкой, прикурил цигарку.
— Сейчас я окна завешу. У нас ведь теперь «дорогой соседушка»…
Марина засветила каганец. Гриша немного приоткрыл глаза, чтобы увидеть, что делается в их хате. На земляном полу, на соломе, лежал какой-то мужчина с забинтованной головой и тихо стонал. На лавке сидел в задумчивости незнакомый дядько с русой бородой. И когда тот заговорил голосом Яремченко, Гриша чуть не вскрикнул.
— Кто-то в сельсовет перебрался? — равнодушно спросил Антон Степанович.
— Кто же ещё, как не тактакало Приймак…
— Приймак? — Яремченко подхватился с лавки, та даже заскрипела.
— Перебрался… И полколхоза к себе перетащил.
— Да-да… Положение наше неважное… Слушай: запряги своего Серого, надо отвезти товарища в надёжное место.
— Небезопасно сейчас, Антон. Налыгачи шныряют ночью, как борзые собаки, ещё наткнёмся на них.
— Надо что-то придумать…
Надолго воцарилась тишина в хате, даже раненый перестал стонать. Наверное, уснул, бедолага. Мерцала цигарка в руке Яремченко, который сел на лавку, склонил голову на руки.
Цигарка выпала из его рук. Мать быстренько наступила на искры, а цигарку кинула в печь. Прошептала:
— Подремай, Антон, подремай.
— Что ты сказала? — с трудом поднял голову.
— Говорю, подремай. Видно, устал…
— Э нет, голубка, дремать мне некогда… Что же делать будем?
— Я так думаю. Рано утром положим товарища на подводу, присыпим соломой… Я поеду в лес, как будто по дрова… Скажи только куда.
— Хорошо, пусть будет по-твоему… Ну, дружище, до завтра. — Он опустился на одно колено, пожал руку раненому и что-то сказал ему шёпотом… Поднялся, надел фуражку. — Проводи меня, Марина.
Мать вышла с Яремченко и вскоре вернулась.
