Материнское сердце - в нем, как в горниле вечного огня, со временем сгорают многие личные обиды, но остается незатухающая боль где-то в глубинах сердца, незаживающая рана на материнской душе как память о том, что человек! сын! так осквернил не её! нет! себя недостойным поступком.
Мать и не вспомнила бы об этом поступке сына, если бы не глупое хвастовство и самодовольство отца. Мать знала сына гораздо лучше материнское сердце всегда более чуткое, чем отцовское, - это отец умудрялся отыскивать в повседневном поведении сына что-нибудь такое, что можно было восхвалять, выпячивать, упиваться этим в ослеплении, как глухарь на току, самозабвенно поющий любовную песню подруге и не замечающий подкрадывающегося охотника, а она понимала, что к сыну незаметно подбиралась, подкрадывалась суровая жизнь, и постоянная тревога, как невыдернутая заноза, разъедала ей душу и сердце. Самодовольство и дурь, тупое хамство, невежество и невежливость, эгоизм и распущенность, вспыльчивость, лень и самоуверенность - вот из каких цветочков складывался букет характера сына, и глухариная слепота отцовского сердца только помогала распускаться этим ядовитым цветкам.
Последней надеждой для матери на исправление поведения сына была армия, - постоянная борьба с его чудовищным характером, нездоровье и ремонт отняли у неё все душевные силы, требовалось длительное время для их восстановления. Но они находились всегда, непонятно откуда, как, ведь, казалось, всё опустошено, всё выжжено, все сгорело, осталась внутри черная, глухая, безжизненная пустыня - но речь шла о человеческом облике её сына, и великая очищающая и возрождающая сила материнского долга перед сыном, перед людьми, пробуждала их снова и снова.
Незаметно, не сразу, не привлекая внимания, незначащими вопросами мать прервала радостный трезвон, прославлявший три шага сына через колдобину с грязью. Сделает ли сын когда-нибудь подобные шаги сам, без понуждения? Вот тогда бы радость потеснила в её уставшем сердце застарелую тревогу и боль.
На обратном пути мать снова закрывала глаза, чтобы не ощущать скорости машины. Мысли разбегались, раскатывались, как рассыпанные горошины, только одна, грустная, всё время настойчиво возвращалась - почему, почему же никому из трех здоровых, сытых, довольных собой мужчин даже не прищло в голову предложить той девушке в ярком голубом пальто такую незначительную помощь? Как сделать так, чтобы в человеческом сердце бесперебойно, без дополнительных стимуляторов всегда бы работало, как вечный двигатель, устройство, настроенное на волну помощи и сострадания - близкому ли, чужому ли человеку. Тогда бы сердце её сына забилось в унисон с её собственным сердцем, кончились бы разлады и ссоры, и тревога, как выдернутая заноза, навсегда покинула бы её душу.
