— Вы так полагаете?
— Уверен. Достаточно было одного-единственного медицинского термина, чтобы он согласился на сотрудничество. Наверное, чуть не обмочился со страху.
— И что это был за термин?
— «Туберкулез кожи после укуса бациллоносителем», — отчеканил Мок и побледнел.
Смолор знал почему. Ведь по «делу четырех матросов» Мок допрашивал еще одного человека.
А значит, обрек его на смерть.
Бреслау, четверг, 4 сентября 1919 года, половина восьмого утра
В одном из домов на Ройшерштрассе, в последнем из многочисленных внутренних дворов, помещалась фабрика сигар «Тимман и K°». Работала она на всех парах до поздней ночи, воняла, грохотала станками, не давала уснуть жителям флигелей, следствием чего были нескончаемые жалобы, протесты и даже демонстрации, сопровождавшиеся попытками блокады предприятия. Хозяева доходных домов сумели уломать дирекцию фабрики, чтобы работа начиналась на час позже, а заканчивалась на час раньше. Хильдегарда Вильк, с ее двадцатилетним стажем работы (поступила на фабрику еще при старике Тиммане), никак не могла привыкнуть к новому расписанию, и стук ее сабо эхом отдавался в проходных дворах за несколько минут до семи. Вот и сегодня — как и каждый будний день — пятидесятилетняя фрейлейн Вильк стояла у закрытых дверей прачечной, беседуя с консьержкой, фрау Анной-Марией Цеше. Над их бесконечными разговорами посмеивался, впрочем беззлобно, столяр Зигфрид Францковяк, проживавший на втором этаже. «И как только бабы могут часами рта не закрывать?» — частенько недоумевал столяр. Сегодня с утра Францковяку было не до шуток. Он полночи не спал. Уснешь тут, когда живущая над ним маленькая Шарлотта Фойгтен все время плакала. Плачу ребенка вторил вой собаки. Францковяк несколько раз за ночь поднимался вверх по лестнице и стучал в дверь квартиры. Иоханны, мамы Шарлотты, которая поселилась здесь с дочкой два месяца назад, очевидно, не было дома. Известное дело, по ночам работает. Только всегда находились добрые люди, чтобы заняться ребенком, — нередко жена самого Францковяка. Чужие люди легко успокаивали доверчивую девочку. Часов около четырех утра ребенок, слава богу, уснул. Стало тихо, и Францковяк наконец смежил веки. Но не прошло и нескольких часов, как под окном затарахтели две дамочки и разбудили столяра…
— Нет, вы подумайте, фрау Цеше, в какие времена мы живем. Ребенок спит за ширмой, а мать — с чужим мужиком…
— Жить-то на что-то надо, дорогая фрейлейн Вильк. Вы вон стираете, а она на мужиках зарабатывает.
