Мок уперся взглядом в трещины и темные потеки на стене над кроватью, протер глаза и повернулся на другой бок. За задернутым пологом пылало солнце.
Было слышно, как хлопочет отец, накрывая к завтраку. Звякали кружки, дребезжала конфорка, нож с хрустом разрезал хлеб. Мок сел и потянулся к жестяному кувшину с водой, который стоял на полу у кровати. Во рту пересохло, шершавый язык распух. Эберхард щедро вливал в себя воду, даже ночная сорочка, схваченная у шеи накрахмаленными завязками, намокла.
Ржавые кольца со скрипом поехали по металлической штанге, полог раздвинулся. В логово Мока ворвался свет.
— Ну и вид у тебя, прямо семь казней египетских. — Невысокий коренастый человек держал в узловатых пальцах мятую кружку.
Пары клея для обуви, который столько лет варил Виллибальд Мок, так прочно въелись ему в темную кожу лица, коричневые печеночные пятна проступали на щеках настолько явственно, а глаза до того выцвели, что сапожник был настоящим пугалом для всех соседских детей. Сам Эберхард Мок не боялся своего отца, он уже давно вышел из нежного возраста. Лет ему было тридцать шесть, в бедре у него застрял осколок, его одолевал ревматизм, дурные воспоминания, слабость к алкоголю и рыжеволосым женщинам. Сейчас Мок мучился с похмелья.
Поставив обратно под кровать кувшин с остатками воды, Эберхард прошел в комнату, которая была одновременно кухней и спальней Виллибальда. Когда-то дядя Эдуард, умерший несколько месяцев назад, разделывал здесь воловьи туши, отбивал сочные куски вырезки, месил как тесто печенку, липнущую к пальцам. Именно здесь набивал он фаршем кишки, пахнущие дымом походных костров, а потом вешал кольца колбас над плитой. Той самой, у которой только что стоял его брат Виллибальд, подогревая молоко для сына.
— Не пей ты столько. — Отец вышел из ниши, где стояла кровать Эберхарда. Усы у старика топорщились над узкими губами. — Для меня работа всегда была на первом месте. Каждый день в назначенное время я уже стучал молотком в мастерской. Хоть часы проверяй.
— Куда уж мне до вас, отец, — громко ответил Мок, побрызгал себе в лицо водой из таза, распахнул окно и повесил на гвоздик ремень для заточки бритвы. — Кроме того, мне сегодня на службу не так рано.
— Тоже мне служба. — Виллибальд копался в пузырьках с лекарствами. — Шлюх регистрировать и сутенеров. Нет чтобы ходить по району и помогать людям.
— Отстань, старикашка, — проворчал Мок себе под нос. Наточив бритву, он намыливал помазок. — Ты зато ковырялся в вонючих чужих бахилах.
