— Вроде понимаю, — без энтузиазма сказал Виктор, засовывая градусник под мышку.
На пороге показалась Тамара Ивановна с маленьким металлическим столиком на колёсах. Золушкин перебросился с ней парой непонятных Вите слов, а потом поднялся, и двери бокса выпустили его вместе с великоватыми и хлюпающими туфлями. Тамара выложила на тумбочку маленькую, чуть желтоватую таблетку в прозрачном пакетике.
— Совсем плохо будет — выпьешь, — сказала она. — Давай термометр. Посмотрим, что там набежало.
Витька сперва поглядел сам и, убедившись, что столбец показывает действительно незначительный подъём температуры, передал градусник медсестре. Та только глянула наметанным глазом и, закрыв инструмент в картонный футляр, положила его на передвижной столик…
Давление у мальчишки оказалось тоже слегка подпрыгнувшим. Удивительно, что это «слегка» так сильно повлияло на общее состояние. Он перевернулся на бок, пытаясь найти более удобное положение, чтобы меньше болела голова. Но это не помогло. Тамара Ивановна, собрав тонометр, тихо открыла двери, и её заношенный, серенький от старости медицинский халат, скрылся из виду.
Темнело. Свет Витька включать не стал. Он понял, что на самом деле не чувствует усталости и совершенно не хочет спать, просто головная боль буквально притягивает к подушке, а любые движения заставляют почувствовать себя десятитонной штангой. Теперь мальчишке не хотелось даже смотреть в окно: ни на крыши девятиэтажек, ни на городские огни, ни тем более на звёзды. Он было потянулся за сотовым, чтоб позвонить отцу, спросить, почему они с мамой не приехали, но передумал. Ведь, наверное, мама просто ещё злится… Почему она так уверена, что её сын наркоман? Да, он понимает, что заразиться мог только через кровь, но как? Витька не кололся. Нет, до того, как он попал в больницу, он вообще успел забыть, как выглядят шприцы.
От тяжёлых мыслей голова болела всё сильнее. Из коридора стали доноситься голоса: от высоких девчачьих до басистых мужских, шаги, топот детских ножек. Наверняка народ стекался в столовую — время ужина всё-таки. Но Витя о еде и думать не хотел, не мог даже! Как только он представлял пусть даже самый аппетитный деликатес, вся головная боль как будто скатывалась в живот и парня начинало подташнивать. Витька уткнулся носом в подушку, чтобы даже ненароком не услышать запаха пищи. А за дверью, как назло, загремели кастрюли, залязгали ложки, казалось, если постараться, то можно и чавканье услышать! Не выдержав, Виктор отвернулся к окну. В стекле отражался свет, пробивающийся через щель между стеной и дверью. За ним — тёмное, чёрное, как смола, небо. Чуть дальше, над центром города, небо переходило в другую цветовую гамму, окрашивалось красноватым туманным заревом. Над больницей висело тонкое, как кружево, белое облако. Маленькое, но такое чёткое, что казалось это и не облако вовсе, а громадная летающая тарелка неправильной формы. По углам окна, у рам, собрались сотни крохотных водяных капелек. Значить это могло одно — на улице наконец похолодало и погода всё-таки вспомнила о том, что близится зима.
