С тем и ушел окончательно. И дверью не грюкнул. А если и грюкнул, так тише, чем надо б.
И хоть я проявил сдержанность, в душе у меня бушевала буря.
Успокаивало одно — в голове, что у Лаевской, что у Евки, царила полная каша.
Почему я нуждался в спокойствии? Потому что нервы у меня находились на пределе. Я переживал за Любочку, за детей. Довид с Вовкой и Гришкой не выходили у меня из сознания. Зусель опять же.
Правда, Зусель — особый разговор. Недоразумение. Но теперь недоразумение становилось во главу угла, и этим проклятущим недоразумением Лаевская тыкала мне в лицо.
И, конечно, Лилька Воробейчик. И то, что у меня с ней якобы было.
Я двинулся домой. Время близилось к пяти, и меня еще ждала Светка.
Хотелось переодеться в чистое. Нижняя рубаха под кителем взмокла. Ремень передавливал ребра, аж в сердце отдавало. Я нарочно перетянул еще туже на одну дырку. Не знаю для чего. Но нарочно.
Что Лаевская каким-то образом подключила к своим играм Светку, стало для меня ясно. Но за каким чертом Светка ей поддалась? Да хоть за платье в горошек. В талию. С вырезом. Как у покойной Воробейчик.
И Евка, и Светка — несознательные. Их возьми за руку и веди. Они и поплетутся за своей выгодой. А выгода копеечная или совсем убыток.
Лаевская — другая. Лаевская в полном сознании. И опасная.
Женщина так устроенная природой, что с ней что угодно может случиться — а она потом будет жить как с гуся вода. Потому что крути — не крути, а надо мужа обихаживать и за детьми смотреть плюс старики.
Но если случится сознательность — пиши пропало. Сознательность — самое страшное, что может произойти с женщиной. Тогда баба отходит от своей природы. И уже на нее управы нету. С Лаевской — так. Я только сейчас понял всю глубину.
А если она и Любочку подключила к себе? Подцепила за что-то?
Нет. Вот такого быть не может. Ни по природе, никак.
В белой рубахе-апаш, в хороших брюках с тонким гражданским ремешком я постучался в дверь Светкиной жилплощади.
С соседней двери высунулась непротрезвевшая морда.
— Нема Светки. К ей баба расфуфыренная приходила. Обе выскочили и побежали. Светка, видно, с работы только — и опять куда-то. Бежала, аж сорочка снизу вылезала. С кружевцами, с розовыми. Я все ее сорочки знаю. Она на дворе сушит. А еще милиция! Хоть бы постеснялась!
Мужик засмеялся и подмигнул.
Я показал ему кулак и проговорил хорошим голосом:
— Будешь вякать — убью.
Мужик побледнел и загородился руками.
И хватит с него. Больше не вылезет. Я этот свой приемчик знаю. Работает без осечек. И не на таких пробовал. Главное — культурно.
