Евка передохнула:
— Ну вот, конечно, Лаевская придумала. А с Суней разбирайтесь. Он взрослый человек. Он давно от меня отдельный.
Евка встала с дивана, подошла к зеркалу, расчесалась.
Губы намазала помадой, повернулась через плечико и спросила невинным голосом:
— Может, вы на самом деле Зуселя закапывали? Я вам правду, и вы мне правду. Чтоб мы остались квиты.
Что за люди?
Только что неприглядные слова рассказывала про собственную жизнь, аж захлебывалась. И тут же на себя в зеркало любуется. Тем более при постороннем мужчине. И устраивает провокацию при этом.
Я не выдержал:
— Ева, имей совесть. Я зараз уйду, тогда и прихорашивайся.
Про Зуселя даже вроде не заметил.
Она усмехнулась.
Я поднажал:
— Ева, а тебе не удивительно, что их никого уже нету?
— Кого? — рассеянно спросила Евка.
— Ясно — кого. Лильки, Малки. А ты — есть?
Евка застыла с открытыми губами.
Я наступал:
— Вот ты есть — и целиком в руках Лаевской. Понарассказывала мне целую корзину грязюки. Думаешь, я тебя от нее отгорожу? Рот ей заткну? А как? Какая у меня на нее управа? Любит она меня или не любит — пускай как хочет. А ты у нее на крючке. Ты одна-однисенькая у нее на крючке. И будет она с тобой делать что захочет. Сегодня — Суня, завтра — что ты сестру убила, послезавтра — что всех засудят. И будет тянуть свое. Одно другого непонятней. Если б хоть знать — для чего ей. Для чего, ты мне скажи. Вот вопрос. Выйдешь ты за Хробака. Успокоишься. Она — опять тут как тут. Учти, чем меньше рыбок на одном крючке, тем они лучше держатся. А если одна — так вообще насмерть зацепленная.
Евка машинально схватилась за свою помаду и опять завозюкала по губам. Получалось мимо и мимо.
Я подошел к ней сзади, приобнял за талию и шепнул в ухо, в то, что с царапиной:
— Ева, подумай. Пока Лаевская тебя держит, тебе покоя нету. Вся твоя жизнь у нее в руках. Хоть с Хробаком, хоть с кем другим. А держать она тебя будет до самой кончины. До смерти. Или своей, или твоей. А про Зуселя, так Лаевская разве правду когда говорила? У нее ж язык не повернется правду сказать. А ты распространяешь. Стыдно. Я к тебе с добром.
И пошел. Через дверь. Как положено.
Евка крикнула вдогонку:
— Подождите. Еще скажу.
Я вернулся. Стал в дверях вполоборота.
— Говори.
Евка замялась.
Потом вскинула голову и сверху процедила:
— А Лаевская говорила, что у вас с Лилькой было. И сильно было.
Я махнул рукой:
— Идите вы все до биса. Бабы дурные. Ты на своем крючке сиди, а меня не трогай. Не подцеплюсь.
