Через месяц после смерти Лилии Воробейчик. Верней, через полтора.
Спокойно спрятал конверт отдельно, а письмо в другое место. Для надежности. И опять пожалел плащ-палатку. Шел неудержимый ливень, сверху затекало на голову. Закутался б теперь как следует, и спи спокойно, дорогой товарищ.
Бывшую хату Евки Воробейчкик, а ныне место проживания Басина указали парубки. Они и проводили.
Один рыжеватый, по виду еврейчик, закинул намек:
— Надолго к нам?
Я ответил:
— У вас, что ли, командировку отмечать? Вы тут, что ли, хозяин?
Он замолчал и приотстал. Жалко хлопца, но пускай знает свое место. И другим обскажет, что приехал милиционер со всей строгостью.
Мимолетно про себя отметил: что хлопец похож на кого-то, мне знакомого. Списал это ощущение на общую еврейскую внешность.
В хате меня встретила Малка.
Сделала вид, что не узнала.
Пробурчала:
— Никого нема.
Я и сам видел. Не только никого, но и ничего. Жили бедно. От Евкиного женского хозяйства остались только вышитые занавески на окнах. В остальном — голые стены и голый пол. Теснота, как у Диденко. Причем печка небеленая.
Малка крутилась кругом меня и махала руками на мою форму:
— Все до речки пойшли. Туды идить. Все до речки. Мине обед треба варить. Все до речки, туды идить.
У хлопчиков на улице спросил, где обычно купаются. Они поинтересовались: старые или молодые, бабы или кто. Я объяснил, что дед и двое малых. Они показали направление.
Двинулся к Десне за парком.
Десна блестела, аж слепила взгляд. Навстречу мне шла потрясающая картина.
Впереди Довид с тряпкой на голове, в кальсонах, в нательной рубахе без пуговиц до пупа. Шибал палкой на все стороны, сбивал бурьян для дальнейшего шага. За ним телепались в черных сатиновых трусах Гришка и Вовка. Старший — Гриша — обеими руками тащил полотняную торбу, с которой капала вода. Он торбу старался выше поднять, чтоб не цеплялась за колючки, а она цеплялась — высоты у хлопца не хватало. Вовка трохи поддерживал торбу, когда вспоминал, что надо оказать помощь брату. А так крутил головой. Оглядывался на кого-то назад и задерживал ход, чтоб отставший подтянулся к строю.
Из-за верб показался еще человек. Он двигался путано, вроде заведенный. Махал руками без порядка.
Когда блеск от воды меня оставил, я четко понял: человек — Зусель Табачник. Картуза на нем не было. И ничего на нем не было. Шел он голый.
Я для устойчивости широко расставил ноги. Сапоги палили мне подошвы — даже через траву пробивался жар.
