Дождался я, когда Федька Худолеев опять ко мне сунулся за казенной досочкой, да и сговорился с ним: не за деньгу и не за наливу разойдемся, а сварит он мне оградку с кружевом. Через два дня сварил. Ну и я не заметил, куда доски из мастерской ускакали. Пока-а их хватятся, если идет им вообще какой счет... А как могилку огородил, к Еропычу, что при кладбище сидит в сторожах, клин подбивать начал. Разорился на зелено вино и - к нему в бытовку. Разложились, хлебца, сала порезали.
- Я, - говорю ему, - шибко за батину могилку переживаю - какая с ней скудость выходит.
- Отчего же переживаешь? - спрашивает. - Наши кладбищенские тебе хоть вечный огонь зашабашат, только плати.
- Так ведь велику ли памятку устроишь на медный пятак!
- Да, - говорит, - за медный пятак не сторгуешься. - А сам смотрит в окошко, как снаружи дождик крапит, и крючок не глотает.
Налил я в стаканы то, что доктор прописал, подал ему: помянем, мол, что ли, покойника.
- Помянем, - отвечает. - Гордый был человек. Таких нынче нет.
- Вот-вот, а над ним - плешивый холмик. Обидно.
Выпили, зажевали. Он слегка просветлел морщинами.
- А что, - говорю ему, - богатые есть в твоем хозяйстве могилки. Поскониных семейство, Трубниковы - видел я, и черный камень на себя клали, и мрамор всякий.
- Так ведь не до завтра лежать собирались - до архангеловой трубы! Оттого не жадничали, да еще не всякий гроб выбирали, а дубовый, покрепче.
- А что за люди были? - И опять разливаю.
- Люди прошлые - купечество. По наследству были почетные граждане. Нынче таких не помнят, только с камня считывают.
- За ними, что же, и родни нет? Там все кресты кланяются.
- Бесхозно тлеют.
Выпили вдогонку, и я клинышек дальше тюкаю:
- А что, если крест с какой их могилки сколется или совсем пропадет, то и тосковать некому?
- Как некому? - удивился. - Я затоскую - мне здесь без крестов скука. Под крестами люди лучшей доли ждут, а под чем другим в землю кладут - чтобы только не пахли.
Вот, думаю, нашел заботу - ничейное сторожить!
- Не знаю, Еропыч, что и думать с таким раскладом, - говорю ему. - То ли отец за жизнь не скопил на смерть, то ли Мишка труды его под себя сгреб. А на мой доход доброй памятки не слепишь.
- Случай!
- Вот-вот, а уважать бы надо - геройский был старик.
- Стариком-то он не был, - отвечает. - Наливай, что ли!
Как за третью бутылку взялись, встало дело на мазь. Уломал я его мраморную плиту сколупнуть с бесхозного купечества, да на Семенову могилку изнанкой вверх присобачить. А Худолеев мне эту изнанку разгладит, процарапает привет и еще узорочье пустит по рамочке - с ним-то сторгуюсь! Пошли мы с Еропычем к посконинским крестам, подцепили фомками доску черного мрамора, а она возьми и расколись, как раз через: Отче, въ руцh Твои передаю духъ мой.
