— У меня тот же самый знак.
Она подняла крылышко-рукав — у нее на плече семь родинок тоже образовали ковшик, только он был не так глубок, как на звёздной карте или на руке Размахая; водицы таким ковшиком много не зачерпнешь — он мельче, и ручка словно бы сломана — крайняя родинка ушла вниз.
— Непохоже, — усомнился Семён. — Совсем другое расположение.
— Это созвездие Большой Медведицы, каким оно будет видеться с Земли через тысячи лет.
То была минута прекрасного единения между ними.
— Мы брат и сестра, — сказала она. — Ты мой брат.
А Семён ничего не смог сказать.
В эту минуту в нём произошло великое озарение: если раньше душа его просто замерла, как замирает природа перед наступлением дня; если потом он уже сознавал, что начинается волшебный рассвет, но не мог понять, зачем это, к чему это, то теперь вот происшедшее в нём самом можно было уподобить восходу солнца. Всё в Семёне Размахаеве осветилось новым светом, границы души его раздвинулись, вмещая в себя весь мир, запели птицы.
Солнце взошло! Боже мой, как это хорошо.
Солнце взошло! Как счастливо жить на свете.
Солнце взошло!
Или это можно сравнить с наступлением весны: теплынь вокруг объяла всё, хлынули вешние воды, жаворонки запели, распустились цветы и камни.
Да ни с чем не надо сравнивать! Это прекрасно настолько, что ни с чем не сравнимо.
Это была просто любовью.
— Квод эрат дэмонстрандум, — невнятно сказала она.
— Что? — не понял Семён.
— Прости меня, я нечаянно. Приплыло откуда-то выражение. Оно означает: что и требовалось доказать. Мы брат и сестра, квод эрат дэмонстрандум.
Он повторил эти слова, как ребёнок, который учится говорить.
И тут тяжёлая рука опустилась на плечо Размахая:
— А ну, мужик, — сказал суровый голос Романа, — давай отойдём.
— Чего это? — не понял тот.
— Давай отойдём, говорю! Потолковать надо.
Роман был прямо-таки неузнаваем.
Лицо любимой женщины показалось Семёну встревоженным.
— Пойдём-пойдём. Не бойся, живой останешься, за остальное не ручаюсь.
Пастух разом понял всё: актёр приревновал его. Ха! Его, Семёна, приревновал! К этой удивительной, к этой непостижимой женщине. И кто!? Красавец, в которого влюбились, небось, тысячи баб и девок по всей стране.
— Что ж, это можно, — Семён, вставая, почувствовал в себе молодую силу.
— Мы на пару минут, — заверил свою подругу актёр: по-видимому, она хотела остановить его.
Отошли за ветлу.
— Ты как-то странно себя ведёшь, мужик, — напористо сказал актёр, играя желваками на скулах.
