17
Митя по-прежнему был занят ухаживанием, не отставал от своей избранницы ни на шаг и все норовил обнять ее. Несколько коров, не обращая никакого внимания на Митины шашни с Милашкой, отправились на поле, но то оказалось совершенно пустое поле, без лакомой озими — на нем недавно посадили картошку, а она едва-едва начала всходить. Семён даже не пошел заворачивать оттуда коров, и они сами вскоре вернулись.
В расстроенных чувствах пригнал стадо к деревне, поставил здесь на полдни и отправился домой берегом озера. Настроение было — хуже некуда. Напротив дома Сторожковых увидел Володьку: парнишка купался на мелководье в заливе, куда кто-то сбросил шины тракторных колес и разрезанную пополам бочку из-под солярки.
Ясно, что пятилетнему парнишке не притаранить такие огромные шины, тем более две эти полубочки. Он увлеченно бултыхался среди них… и радужные разводы бензиновых пятен расходились по глади озера, застревая в осоке, в ветвях плакучих ив, спущенных до воды.
— Вылезай! — приказал Семён.
Но юный друг-приятель проявил строптивость и только весело посмотрел на него:
— Не-а.
У приплёска валялась промасленная ветошь. Семён подобрал ее и зашагал к дому Сторожка. Перед фасадом черная, покоробленная лагунка выбрасывала вверх багровое пламя и копоть хлопьями. Тут же рядом стоял трактор с не выключенным мотором, вооруженный экскаваторным ковшом и бульдозерным ножом, готовый к любой работе — он весь подрагивал в злобном нетерпении. Сам хозяин сидел у окошка, пил молоко из кринки и любовался на копоть, а та пробивалась сквозь крону ветлы, оседая на ней, отчего и ветки дерева, и листья на них становились угольно-черными. И потому скалил зубы Сторожок, что знал: картина эта терзает сердце приближающегося Размахая.
Как было вынести такое издевательство? Семён стал собирать все горюче-смазочное и бросать к стене сторожковского дома. Холера открыл окно пошире, спросил вполне благодушно:
— И какое ты хочешь вознаграждение за свой труд? Аккордно или тарифно?
Семён, бормоча себе под нос «волна качает берега» в самом ругательном тоне, бросал пропитанные автолом картонки, замасленные жестянки, пробензиненную ветошь, разбухшие от мазута доски, изгвазданные солидолом фанерки как раз под окно с физиономией Валеры.
— На многое не рассчитывай, — измывался Сторожок, и острые ушки его пламенели от удовольствия. — Поскольку никто тебя не просил, на то твоя вольная воля. А вот прокатиться не хочешь?
Размахай подцепил палкой чадящее ведро и бросил на собранную кучу — пламя пыхнуло особенно багровое, и дым повалил с особенно черной бахромой.
