Сердце колотилось: видно, в конце приснилось что-то быстрое; она не закрыла на ночь шторы, и комнату залил, словно молоком убежавшим, ослепительный белый свет. «Солнце», — опять подумала Арвен; в дверь снова позвонили; она нашла в шкафу пеньюар — коричневый, атласный, как книга про древний Китай; заматываясь и закутываясь, путаясь в поясе, подошла к двери.
— Кто?
Но за дверью молчали. Арвен подумала и пошла на кухню варить кофе. Она любила глясе — в карюю бездну уронить кусочек мороженого и гадать, во что он растает. Медленно отпила — за окном чирикали птицы — «и вправду весна»; допив, пошла открыла дверь. Дверь открывалась не внутрь квартиры, а в коридор, и Арвен чуть не сшибла поставленную у её порога плетеную корзину с белыми цветами и фруктами. Одно яблоко — лунное, словно её сны и волосы, — покатилось к ступеням. Девушка поймала его, пробежав босиком, свесила голову вниз, в пролеты, и произнесла громко:
— Эй, вы кто? выходите…
Отражаясь от синих стен подъезда, голос звучал гулко, как в колодце; падал вниз и эхом поднимался вверх по ступеням. Но в подъезде было тихо, кто-то и вправду ушел, оставив дары и солнце, как бог. Арвен медленно вернулась в квартиру; пеньюар шуршал по линолеуму, подкрадываясь; поставила корзину на кухонный стол. Квартиру подарили Арвен бабушка и дедушка — свою; на совершеннолетие; а сами уехали в деревню, купили коров и гусей; она не верила и трогала стены, плинтуса — как новое платье; и каждую весну ездила в отпуск к ним на ферму. Ремонт сделала сама — на полгода отложив собрание сочинений Перес-Реверте; только на создание гостиной пригласила Марьяну — подержать обои; они смеялись всё время и распили в ночь бутылочку «Амаретто» неведомого производителя. Гостиная получилась серо-серебристая, в такт городскому дождю, и лишь лампа на столике у дивана — сладко вытянуться, почитать приключенческое — была красной, в форме пышных женских губ; спальня — белая и голубая, она выходила окнами на север, на порт, и Арвен хотелось, чтобы всегда пахло ветром; маленькая кухня стала золотой; посуда из желтого стекла; даже подушечки для мытья посуды она покупала строго темно-желтые; ванная и туалет — темно-зеленые, чтоб как под водой; и еще была угловая комната, в которой всё было, как хотелось, — загромождено постерами к старым фильмам: «Мулен Руж», «Чти отца своего», «Корабельные Новости», «Властелин Колец» и «Матрица»; старое, с одним сломанным подлокотником кресло — здесь была мастерская… И её крепость — от мира; души и нежности — чтобы не растерять; не рассыпать; чтобы не мешали думать. «Давай, друг мой, поднимемся в башню из слоновой кости, навесим пятнадцать замков и забудем об этом неблагодарном мире внизу». Её адреса — кроме Марьяны, родителей и работы — никто не знал…
