— А я говорю — хорошо, — снял носки с батареи Расмус, и Стефан подумал — жаркая тут была за меня битва, — отличный план — автономная портовая ветка; мы же не на острове живем, а на материке, и планируется, что по железной дороге пассажиров и грузов будет двигаться не меньше; и еще мне надоело отвечать за половину построек в этом городе, относящихся якобы к порту.
— На меня проблемы свои сваливаешь, долговязый, — начал было вставать Жан-Жюль, Анри-Поль перебил:
— Заткнитесь; Стефан ошибся, но, слава богу, всё еще на такой стадии, что решать Лютеции. Всё равно город только на бумаге — и в «Монд» в том числе; не бойся их, Стефан, пока еще ничего не существует. Просто план утвержден на высших инстанциях, и, знаешь, неожиданно, что вдруг половина города…
У Стефана подогнулись ноги, он ухватился за спинку стула.
— Простите, — сдавленно сказал он. — Я объясню… — что я скажу, промелькнуло в голове вместе со всеми кадрами из жизни, будто летел с одиннадцатого этажа, что это мне сказал Свет? Шестилетний мальчик играет в город, как в Лего? Это у него месть такая… а я тоже… хорош… это всё от недосыпа…
— Исправить, замеры… Честно, это пять дней работы — всего лишь, не волнуйся, и то с перерывами на еду, сон и разглядывание журналов, — и она улыбнулась Стефану как ангел Боттичелли; хотя он испортил ей жизнь.
— Ну и всё, налейте ему чаю, — и он сел, не веря своему счастью; Жан-Жюль смотрел как на выигравшего в казино миллион после почти полного разорения; отвернулся; «когда рядом брат, Жан-Жюль не прощает несовершенства; и тем более когда прощает его брат»; а Антуан протянул конверт с сине-красной каймой, миллионом марок, коллекционируй — это было от мамы; Стефан развернул: «здравствуй, мой милый сын; у нас всё по-прежнему, Эдвард вернулся домой; расходится с женой; очень скучаем по детям; Свету и Цвету; отец порой даже плачет; как они — напиши; Свету скоро в школу— позаботься об этом, пожалуйста… смотрели американский репортаж, записали на видео; и все знакомые говорят, что ты очень изменился; я знала, что у тебя всё получится… я очень горжусь тобой — тем, что ты сделал сам…»; он поднял глаза: все что-то читали, пили чай, бродили, разговаривали, словно чей-то день рождения, семейный, тихий; Расмус смотрел поверх книги на Лютецию — Антуан привез ей целую кипу «Вестников архитектуры» и ELLE; «она для него — как темная ночная бабочка, влетевшая в светлую комнату смелого человека — в сердце; он не знает, что делать, — убить или налить молока — ночные бабочки похожи на горгулий с Собора Парижской Богоматери: страшные и черные, гипнотизирующие тем, что видели за века…» — а «я горжусь тобой — тем, что ты сделал сам», — без семьи ван Марвесов за спиной, росло словно крылья; а потом увидел, что Анри-Поль смотрит на него; трубка из красного дерева, темно-бордовые вельветовые брюки; и кивком предлагает сесть рядом.
