— Ах, братцы, в городе-то пожар! — внезапно закричит один из играющих. Все всматриваются туда, куда он указывает. А в это время мошенник загребает с земли сколько удается монет и пускается бежать. Примеру первого следуют и другие. Остальные же, обманутые, кидаются подбирать остатки, душа и избивая друг друга.
Из множества способов разживы на чужой счет кантонисты придерживались обычно грабежа посредством фальшивой тревоги. Они были проворны и ловки, так что всегда убегали с деньгами. Полиция знала об игре в орлянку за казармой, часто являлась туда, но ничего не могла поделать. Для защиты от полиции игроки запасались палками, камнями — всем, чем можно драться; в руки ей никто не давался. Зато пойманных наказывали жестоко, до полусмерти.
С наступлением сумерек возвращались в казармы уволенные в город. Каждый тащил с собою что-нибудь съестное, а иные были так нагружены, что пот градом катился с них. Бродя по базарам, они таскали все, что попадало под руку. Чего они только ни придумывали, чтобы воровать и грабить! По воскресеньям и в праздники крестьяне съезжались из окрестных деревень в город на базар и, как полагалось, после продажи своих продуктов, пьянствовали. Под разными предлогами кантонисты заводили их в уединенные места, раздевали и затем продавали жалкие пожитки кабатчику. Они грабили кружки в церквах, куда верующие опускали свои пожертвования…
К вечеру в школе начинался пир. Шутки, смех, все в веселом настроении, но это же время было весьма опасным для низшего начальству. Жажда мести была сильно развита у кантонистов, и капралам, ефрейторам и вице-ефрейторам грозила опасность быть избитыми где-нибудь в темном углу. Наемных мстителей нетрудно было найти, когда было чем заплатить за услугу. Какой-нибудь удачник, который пришел с базара с богатой добычей, подговаривал товарищей и, подкараулив с ними обидчика, набрасывали ему на голову одеяло, зажимали рот и колотили его сколько было сил и времени, потом разбегались в разные стороны — ищи ветра в поле. По воскресеньям редко кто ужинал — хлебать казенные щи не было охоты. Перед сном одежда и физиономии не осматривались, перекличка не производилась; осведомлялись только, все ли налицо.
Так кончалась кантонистская неделя: однообразная до отупения, без цели и без малейшего признака человечности по отношению к воспитанникам. А со следующего утра опять пытка, опять истязания. И так в продолжении нескольких лет.
