Если все на свете предопределено, то это самый простой способ разрешать трудные ситуации.
Вот почему песенка о Катерине остановила его посреди толпы.
Разволновавшись, как дитя в рождественский сочельник, смотрел он во все глаза на старика-шарманщика.
Ничего приятного в том зрелище не находилось. Нечесаные седые лохмы музыканта свисали из-под черной шляпы до плеч, почти закрывая ему правый глаз; на левом у старика было бельмо. Затертое пальто шарманщика неопределенного грязного цвета пестрело неаккуратно наложенными заплатами; грубые ботинки, подвязанные веревкой, прохудились. На плече у старика прыгала обезьянка в красном ошейнике. Шкурку зверька покрывали то тут, то там розоватые проплешины, скорее от плохого ухода, нежели от старости. И вид у животного был такой же покорный, удручающий и безотрадный, как и у его хозяина.
И только шарманка в этом ансамбле выделялась красотой и новизной. Инструмент светился, сияя новеньким лаком; расписные картинки с цветами, барышнями, молодыми охотниками и оленями блестели на его стенках, будто смазанные маслом.
Шарманщик вращал ручку инструмента с таким благоговением, будто не шарманка служила ему, а он ей.
Песенка о Катерине заглушила для прапорщика все остальные звуки, проникнув, казалось, в самое его сердце, и не давала уйти.
Старик-музыкант истолковал внимание офицера по-своему. Он заискивающе обратился к Ландсбергу.
— Какую музыку желаете, господин? — спросил старик, оглаживая рукой инструмент. — Не возьмете ли гадательный билетец? Мой Петька вытащит вам будущее, — указывая на обезьянку, пообещал он.
— Отлично! — согласился Ландсберг. Завороженный блеском уличного органа, он сунул в карман руку и, вытащив всё, сколько захватила рука, отдал старику монеты.
Шарманщик радостно засуетился. Сморщенный кареглазый Петька, повинуясь знаку хозяина, вытащил из бархатного мешка записочку и, крутя хвостом, гримасничая и скаля зубы, протянул предсказание прапорщику.
Мимо трактира шли люди; чтобы укрыться от любопытных глаз прохожих, Ландсберг отошел в сторону и, развернув записку, принялся читать под гулкие вздохи и пиликанье шарманки.
Витиеватым почерком с завитушками на узеньком клочке бумаги было изложено следующее:
«Чрезъ страсть взаимную ты счастливъ будешь вечно».[4]
— Ага! — радостно воскликнул Ландсберг. Послание судьбы он истолковал в самую благоприятную для себя сторону: в том смысле, что надо ему теперь немедленно жениться, а вопрос с деньгами утрясется как-нибудь сам по себе. Ведь страсть-то его к Катеньке совершенно взаимна, вот уж в этом у него никаких сомнений не было!
