Вспомнился Суворовский проспект, с его лепными фасадами, стычка с матросами… Узкий двор, где брат бежал навстречу. Глаза чужие, злые, холодные. Выхватил наган… Трехлинейку же! Трехлинейку он вскинул, выстрелил, но Сулеев вперед успел. Брат повалился, и Сулеев бросился к нему, рядом упал, на колени. И видел уже, чувствовал, как жизнь из того вытекала. Как в песок – уходила половина Сулеева, и ничем было ее не задержать, не поймать. Как вода – вливалось в него что-то иное, новое и притом знакомое…
– Не умирай, – умолял Витька. Или Виталий. Нет, Витька же! Виталий! Витька!
Пленный схватился за голову. Он не знал. Не помнил, кто он такой. Его благородие штабс-капитан Сулеев или красный комиссар товарищ Виктор. Или… или оба.
Погребной люк внезапно распахнулся.
– Где он? – узнал пленный голос ротного Семки Михеева, затем по полу зашарил фонарный луч, уперся в лицо.
– С ума посходили?! – загремел Семка. – Комиссара решили шлепнуть?
Михеев, бранясь, спрыгнул вниз.
– Витюха! – радостно забасил он. – Живой! Вовремя я успел.
Сулеев вскинулся с лавки навстречу и медленно опустился обратно. Кто же он? Витька или Виталий? Неважно, понял он вдруг. Неважно кто. Кто бы он ни был, он – злодей, братоубийца, Каин.
– Витюха, да ты чего скуксился? – басил Семка.
Витька поднялся. Медленно, чеканя слова, выдохнул незваному спасителю в лицо:
– Я – штабс-капитан Второго Конного полка Добровольческой армии Виталий Сулеев. Понял, ты, быдло?!
