принес ему чай и фрукты. Джеймс все еще писал. Он не знал, что встревоженный непогодой мистер Брук повлиял на Совет директоров и добился отправки правительству Бенгалии второго письма, где говорилось, что опоздание, вызванное ненастьем, ни в коем случае не помешает лейтенанту Бруку вернуться на службу, если только он ступит на землю Британской Индии не позже 30 июля. Формулировки парламентского указа были настолько обтекаемы, что его можно было трактовать, как угодно, играя словами. Но в данном случае это уже не имело значения. Как ни извиняйся мистер Томас Брук перед Советом директоров и как ни настаивай на восстановлении Джеймса в должности вопреки его желанию, жребий был брошен. Наверное, отставка казалась сущим безумием, но это было вдохновением свыше.
В Мадрасе нашлось мало интересного, если не считать изящных зданий вдоль реки меж вечно мокрыми пальмами, нескольких обветшалых дворцов близ черного города да зловещего старого форта, чей одинокий силуэт проступал на раскаленном небе.
Джеймс возмужал и благодаря чтению открыл для себя неизвестную сторону британского колониализма. Он сурово осуждал погрязших в своем нелепом этикете джентри, их спесь, косность и предрассудки. В первую очередь он упрекал их в недостатке воображения, в том, что они прятались в герметичные коконы и развращали туземцев, навязывая им религию и обычаи, противоречившие устоям, которые многие столетия служили залогом добродетельности. Джеймс был одним из тех, у кого любая новая страна вызывает желание усовершенствования. Он придумывал реформы, систему энциклопедического образования, а также рациональной и, по возможности, гуманной эксплуатации. Он не собирался пропагандировать догмат о Троице или ботинки на шнурках, а представлял себе способ колонизации, основанный на частной инициативе, совместном управлении, разделении интересов, уважении местных традиций и, наконец, внедрении тех принципов, краткое изложение которых вызвало бы апоплексический удар у чиновников, представлявших себе планету в виде огромного чайного шарика.
Джеймс возвращался в Англию на борту «Замка Хантли», но, поскольку суда Компании должны были приспосабливаться к маршрутам китайским торговцев, приходилось ожидать множества отклонений от курса. Вдобавок Джеймс завел себе друзей: бортового хирурга Крукшенка, Миллета, Уэбстера и Кеннеди, а также молодого Стонхауза - племянника епископа Херефордского.
Взяв курс на Кантон, корабль добрался до Пенана, своего первого порта захода, к концу августа. Затем последовали скрытая для Джеймса завесой лихорадки Малакка; два тайфуна, из-за которых судно застряло на сингапурском рейде; Зондские острова и, наконец, Китай, точнее, Кантон с его вице-королем - слабоумным опиоманом. Далее, описав широкий круг, «Замок Хантли» вновь повернул на запад. Удалось даже причалить к острову Святой Елены, который Джеймс окрестил «маленьким военным пеклом». Гладкие новые здания, могила Наполеона между вербами с вырезанными по живому инициалами, долины, скалы и полнейшее однообразие, напоминающее неимоверно холодные пейзажи на обоях вестибюлей.
