И ад следовал за ним: Выстрел | страница 57
— «Я, Алекс Уилки, — начал он медленно, — настоящим свидетельствую, что буду помогать герру Иоганну Валентину Андреа. Подпись». Вот и все. Если расписывать, то у вас не хватит крови. Большое спасибо. Успешного вам путешествия!
Я встал, направился к двери, но сделал вид, что споткнулся, потерял равновесие и схватился за ширму — она приотворилась, и я увидел лишь кожаный пуф, на котором блаженствовала карманная собачка (впопыхах я не разглядел породы), она обрадовалась моему появлению и призывно завертела хвостиком. Никаких магистров, никаких Андреа в пейсах! (Если только он срочно не превратился в собачку, такие трюки любил проделывать фон Мефистофель — о, эта расписка кровью!)
— Я ожидал от вас очередного экспромта и потому принял меры, — раздалось уже откуда-то сверху — Это некрасиво, я с вами — с открытой душой, а вы… Впрочем, у меня еще один вопрос: вы не боитесь возвращаться на родину?
— А собственно, чего мне опасаться? Я честно исполнял свой долг и с радостью увижусь со своими родными и с коллегами. — Если бы сейчас грянул гимн, я бы не удивился.
— В таком случае желаю вам счастья. Полагайтесь на волю судьбы!
Я закрыл дверь, сердце вырывалось из груди. Ни Артура, ни души, никого. Правда, на столике лежал конверт, который я тут же вскрыл. Рукопись, почерк отца. Значит, это не сон… Впрочем, не нахожусь ли я под гипнотическим воздействием? В любом случае нельзя ни секунды оставаться в этом доме!
Лошадка «рено» стояла на месте, я без особого труда выехал из городка и встал на автостраду, ведущую в Лондон.
Отель «Ambassadors» за истекший всеми немыслимыми дождями период не переместился на небо (от старого еврея Андреа можно было ожидать любой подлости), правда, двери уже закрыли, пришлось дернуть за старомодный шнур звонка, придав физиономии усталость, свойственную бездельникам и гулякам, выдающих себя за вкалывающих тружеников. Швейцар еще витал во снах, но вежливо пропустил меня внутрь. Рукопись отца не давала мне покоя, я достал ее из конверта, впился в первую страницу, зевнул и открыл глаза только рано утром.
Глава восьмая, вдохновляющая на генеалогические подвиги, завязанные на мистике
Лазурь да глина, глина да лазурь,Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,Как близорукий шах над перстнем бирюзовым…Осип Мандельштам
«Так он и стоял, опустив голову, в белых полотняных подштанниках[20] (мы постыдились их отобрать, хотя пригодилось бы в нашем хозяйстве), никакого раскаяния, словно он Иисус Христос перед своими мучителями, а не обыкновенный бандит из Козлова.
