— Извините за вторжение, но мне хотелось бы узнать (ох уж этот конъюнктив!), предпринимала ли служба меры по моему освобождению? — нагловато начал Алекс, а его внук вперил в меня свои бельма, словно фотографировал.
— Мы пытались найти юридические основания для подобных действий… — осторожно ответил я.
— Какие это еще юридические основания? — неожиданно агрессивно перебил меня юнец.
— Я говорю не с вами (вот наглец, адвокат прыщавый!). Дело в том, что на суде вы не назвали свою настоящую фамилию и не указали на принадлежность к нашей службе… От чего же танцевать?
— Ну и щепетильность! Вроде подарка царя графу Бенкендорфу — носового платка для утирания слез обиженных! — возмутился Алекс, кстати, совершенно справедливо.
— Тем не менее мы оказались в сложнейшей ситуации… Поставьте себя на наше место… да еще с учетом политической борьбы в партии вокруг перестройки, распадом Варшавского договора, а потом и всего Союза. Да и на кого вас менять, если президент амнистировал всех агентов?
— Бывали времена, когда на эту тему особо не размышляли. Абеля запросто обменяли на Пауэрса, нелегала Лонсдейла — на связника Пеньковского Винна, а за арестованного западными немцами зама шефа БНД Фельфе вообще отдали несколько десятков агентов… — Уилки, видимо, вообразил, что он выступает на диспуте по поводу общечеловеческих ценностей.
— Так вы явились ко мне для восстановления справедливости? Имеете моральные и материальные претензии? Требуете выплаты зарплаты за проведенные в тюрьме годы? — мне начинал надоедать этот симпозиум.
— Неужели я похож на такого идиота? Или я просто не в курсе, что наша организация уже официально не существует? Да и как вы можете мне помочь, когда вы сами еле-еле сводите концы с концами в этом несчастном банке? Разве что в роли свидетеля на публичном суде…
Тут он был совершенно прав, и я внутренне расхохотался, представив себя в роли свидетеля, с шумной прессой и ТВ.
— К сожалению, уважаемый товарищ Уилки, я ничего не знаю по вашему делу. Одно могу сказать: убитый не был Крысой в нашем с вами понимании этого слова, он выполнял иные функции, мне не известные.
Конечно, Уилки преступник, думал я, и все мы из одной шайки, но разве Россия — это не перманентно преступная страна?
Георгий Иванов написал:
Россия тишина. Россия прах.
А может быть, Россия — только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма.
И музыка, сводящая с ума.
Преступным был царский режим, этим же путем шли и большевики, а ныне их антагонисты — демократы, которые слились с бандюками (если ими не были), окружили себя охраной (как правило, криминал) и подчинили себе «органы» — новая конфигурация, подтверждающая тезис о перманентной преступности.
