Кто-то из моих подруг сказал мне, что в консерватории на вокальном факультете открывается вечернее отделение. Это было впервые — до этого в Московской консерватории подобного отделения у вокалистов не было. Я решила попробовать свои силы и поступить туда учиться. На прослушивание мы пошли вместе с Кисой Лебедевой — она тоже хотела попытать счастья.
Первый тур был своего рода прослушиванием-консультацией. Принимала нас Елена Климентьевна Катульская, известная певица, много лет выступавшая на сцене Большого театра. Когда при исполнении арии Любавы[2] я хотела петь по нотам (поскольку не пробовала до этого петь наизусть), Елена Климентьевна строго заметила: «Вы поступаете в Московскую консерваторию! Как же можно приходить на прослушивание с неподготовленным репертуаром?» — «Хорошо, я буду петь наизусть». Помню, как меня поразило серьезное отношение Катульской к тому, что я для себя считала тогда неглавным: я не придавала еще своему шагу серьезного значения — пришла прослушаться ради интереса. Я спела. «Ну вот, вы же знаете». И она попросила спеть еще что-нибудь. У меня к тому времени в репертуаре было немало произведений, подготовленных вместе с Надеждой Матвеевной. Я предложила спеть два романса Балакирева. Елена Климентьевна одобрительно отнеслась к моему выбору — особенно после того, как я объяснила, почему мне нравятся именно эти романсы с их серьезным, почти философским содержанием. Меня пропустили на второй тур.
Через некоторое время было третье прослушивание. Но на нем я спела не совсем удачно — в тот день была нездорова. Поскольку я не предупредила об этом преподавателей, то те из них, кто не слышал меня на предыдущих двух турах, решили: «Плохо поет». Те же профессора, кто помнил меня, поняли, что я не в форме, что со мной что-то не так.
Начался спор — принимать или не принимать? И тут за меня заступился Леонид Филиппович Савранский. Он слышал меня на первом туре, и ему понравилось мое пение. Тогда преподаватели сказали ему: «Она вам нравится — вот вы и берите ее в свой класс!» — «И возьму!» Так я стала ученицей Л. Ф. Савранского, в свое время замечательного баритона Большого театра и очень хорошего человека: он был сердечный, добрый и умный преподаватель.
Пока я ходила на прослушивания в консерваторию (это было в течение октября — декабря), то никому не говорила об этом дома — зачем раньше времени волновать близких? Когда же после третьего тура стало ясно, что меня приняли, то я не знала, как сказать родителям и мужу, что буду теперь учиться в консерватории. Поймут ли они меня? Одобрят ли мой шаг? Ведь у меня уже была хорошая профессия, хорошая работа, где у меня все ладилось. Кроме того, у меня была уже семья, маленький ребенок — все это требовало внимания.
