Но еще больше озадачился Флавий Михайлович:
— И у нас был точно такой.
— Где?
— В нашем имении, помню, паслось стадо телят, и один из них, тютелька в тютельку похож. Эй, а не ты ли это, приятель?
Признаться, Ольгу смущало, что новорожденную скотинку придется поселить в избе, но Флавий Михайлович отнюдь тому не удивился, и очень серьезно разговаривал с теленком.
— Послушай, а это не ты ли сжевал край моей льняной туники, пока я купался в Тибре, помнишь? Ольге он сообщил деловито:
— Мы владели большим поместьем к северу от Рима, между Фламиниевой дорогой и Тибром. Я ходил в льняной тунике, мне ее выткала рабыня, купленная в Пирее у торговых людей из Кафы, — это на Понте Евксинском. А этот коровий сын сжевал чуть не наполовину, пока я купался, бросив тунику на берегу.
Теленок виновато моргал глазами, словно и в самом деле две тысячи лет тому назад совершил такое преступление. Что касается Ольги, то ей эти названия — Понт Евксинский, Фламиниева дорога, Пирей — ласкали слух. Ее не заботила правдивость его слов, она не настолько глупа, чтоб принимать это всерьез, главное — как увлекательно все, что он говорит!
— Вот ты совершенно напрасно не веришь, — сказал Соломатин улыбающейся Ольге. — Все возвращается на круги своя, уверяю тебя. Может быть, и ты жила там две тысячи лет назад, но не хочешь вспоминать, ленишься.
— Нет, — сказала она убежденно, — если я и жила две тысячи лет назад, то здесь, а не там.
— Как знать, как знать.
— Я даже у вас в Петербурге не могла появиться на свет.
— Вот как, — тут он нахмурился. — Я в этом слышу намек.
— Ни на что я не намекаю. Просто я здесь родилась и не хотела бы больше нигде родиться. Вот и все.
— Вот в этой деревушке, занесенной снегом?
— Именно в этой.
— Душа моя! Да ты только представь: безоблачное небо на все лето, апельсиновые рощи, не кусты, не отдельные дерева, а целые рощи! И на них апельсинов тьма-тьмущая.
— Зачем мне апельсины, у нас картошка есть, — ответила Ольга, смеясь.
— Виноградники наши спускались к Тибру. Идешь по дорожке, а виноградные лозы переплетаются над тобой, смотришь вверх — листья и грозди винограда пронизаны солнечным светом.
Говоря это, он нарезал проворно и сноровисто привезенную им копченую колбасу, сыр, грудинку, тонкие ломтики словно сами собой отделялись от его ножа.
«Что за мужик!» — дивилась Ольга, глядя, как он ловко это делает. А Флавий Михайлович, оказывается, уже и супчик сварил. Когда он успел?
— А мебель там какая была, в твоем имении на берегу Тибра? — спрашивала она. — Из каррарского мрамора, о котором ты рассказывал в прошлый раз? Мраморные кресла, мраморные кровати, так?
