Девчонки крутили две веревки ритмично, навстречу друг другу, а мы с Шурочкой ловко впрыгивали по очереди. В этом деле сноровка достигала виртуозности, почти такой же, как сейчас катание на роликах.
Места во дворах, где подростки крутили веревку, всегда считались тусовочными: мальчишки лихо подкатывали на велосипедах, резко притормаживая, девчонки притворно подвизгивали, по-лягушачьи растопырив ноги, малышня рядом перепрыгивала клетки классиков. Все это начиналось, когда первые лучики солнца заглядывали в московские дворы.
Поэтому мы с Шуркой всегда ждали весны. Как нам казалось, вместе с ней приходило что-то романтическое, таинственное. Неясные очертания какого-то девичьего счастья, вычитанного в романах, которые от нас тщательно прятали родители. Открытки с Анастасией Вертинской, сыгравшей Ассоль в «Алых парусах», висели над нашими кроватями.
Библиотекарша на мою просьбу дать что-нибудь почитать про любовь из западной литературы строго посмотрела через очки и подозрительно спросила, кто меня подучил. Теперь Драйзера и Хемингуэйя проходят в школе.
Итак, первые появившиеся проталины и мелом начерченные классики на асфальте извещали о том, что старое ненавистное пальтецо можно будет сменить на единственную юбчонку из английского ситца, которую мама под мои обещания не дразнить ею учителей сшила мне на ножном «Зингере».
Во дворах распускалась душистая сирень, в лесах «ландыши, ландыши, светлого мая привет», и Шурка давала мне поносить гэдээровскую кофту, которую ей привез из командировки отец. Она очень подходила к моей стиляжной юбке, за что меня дразнил брат-пионер и осуждающе качали головами вслед учителя.
На собраниях в школе нас с Шуркой всегда ругали, хотя мы были круглые отличницы. Ругали за не поймешь что, а точнее, за всё — за поведение, за «лодочки», которые стоили целых тринадцать рэ (какой разврат!), за капроновые чулки со швом, белые банты в косичках. Да-да, за белые банты. Потому что полагались черные или коричневые. Завуч, огромная грузная женщина, поймав меня на перемене, сделала запись в дневнике и долго выговаривала за стремление выделиться. Крепко вцепившись мне в руку, она строго обещала проверить завтра мой внешний вид и долго не отпускала от себя. А я, все же вывернувшись, убежала в туалет, где застала расстроенную Шурку. Она стояла перед зеркалом и приклеивала бровь.
— Ты что, спятила? — осудила я, всматриваясь через плечо в ее отражение в ржавом зеркале. — Чем это ты?
