. Это вызвало бы у меня протест, однако достаточно одного взгляда на карту Азии, чтобы понять: Непал — узкая полоса земли, зажатая между включенным в состав Китая Тибетом и Индией. Вдоль северной границы страны размещены китайские воинские части, оперативные планы которых — пока тайна.
По мнению некоторых специалистов, Центральные Гималаи — достаточно серьезное препятствие для любой армии. Однако непальское правительство не забыло, как Тибет был покорен менее чем за десять лет, и в настоящее время непальские дипломаты и политики ломают голову, как бы сохранить хорошие отношения и с Востоком и с Западом.
1–3 апреля я провела два весьма интересных часа на Новогоднем приеме[3] в посольстве Непала. Брошюра «Кратко о Непале» сообщала, что «государство было объединено королем Притхви Нараян Шахом Великим в 1769 году». Теперь я начала понимать, что непальская государственность далеко еще не означает наличия единой непальской нации. Даже на светском приеме, обычно сглаживающем резкие различия, вскоре стало ясно, что многие группы, с которыми я беседовала, представляют общество, которое является по существу конгломератом племен и лишь совсем недавно нарядилось в одежды современного государства. Неоднократно проскальзывала отчужденность, настороженность одной этнической и религиозной группы к другой. С интересом я сравнивала вкрадчивых, замкнутых Рана и честолюбивых, слегка высокомерных чхетри с немногословными, но жизнерадостными невысокими гурунгами и бодрыми стройными шерпами, близкими по происхождению тибетцам[4]. Невольно задумываешься, хватит ли времени для слияния всех этих разноликих племен в действительно единую нацию до того, как под влиянием соседних государств или вездесущих американцев отойдут в прошлое древние непальские традиции. При таком слиянии многое, к сожалению, теряется, но, очевидно, только таким образом Непал может надеяться на сохранение своей самобытности.
Полет до Дели вызвал у меня смешанные чувства. Мы вылетели из лондонского аэропорта 21 апреля в 16 часов 15 минут; как всегда монотонность, с которой совершался полет, раздражала меня, а нервное возбуждение не давало заснуть. Пролетая над Эрзурумом и Тебризом, я вспомнила «былые времена», когда путешествовала по этим местам на велосипеде (я назвала его «Роз»), и, конечно, резко ощутила, что лучшие годы позади.
Затем наступил момент необычно прекрасной посадки в Тегеране. На высоте пять миль моторы были внезапно выключены, и мы стали беззвучно скользить в темноте все ниже и ниже. Тишина, гигантское крыло самолета, серебрившееся в лунном свете, создавали сказочную иллюзию полета на каком-то огромном, парящем мотыльке.
