Лицо женщины осунулось и потемнело от горя. Она взяла вазу и заглянула внутрь. Там был прах. Вдова повернулась, не говоря ни слова, и исчезла в палатке.
На рассвете Аттила и воины уже оказались на равнине, намереваясь поупражняться в стрельбе.
— Вы или научитесь стрелять так, как ваш каган, — сказал он, — или кончики ваших пальцев сотрутся до крови во время подготовки.
Аттила оставил избранных и поехал дальше с Чанатом и Орестом.
Большие заячьи глаза Ореста бегали по степи, словно грек ждал, что тень самих Эриний появится из-за горизонта — тень покрытых грязью мстительниц из Тартара, у которых из глазных яблок сочилась кровь, а в волосах извивались змеи. Такими они, наверное, явятся к состарившемуся Оресту, когда придет время. Как правило, Эринии являются, чтобы отомстить за убийство родителя или дяди обиженным блудным сыном.
Но прежде Орест всегда производил впечатление осторожного человека с неопределенными мыслями. Или же со вполне ясными, но живущего в неясном мире. Через тридцать лет странствий по неизведанным безлюдным местам он вернулся вместе с хозяином, не веря ни во что, кроме неизменности небытия.
Наконец Аттила осадил лошадь, и все трое сели и посмотрели на далекий горизонт.
— Мой отец… — начал он.
— Не спрашивайте, прошу вас, — ответил Чанат. — Прошу, не надо.
— У Руги не было ни сыновей, ни дочерей.
Чанат отвернулся.
— Старый каган страдал каменной болезнью. Это, скорее всего, случилось, когда пришло двадцатое лето его жизни.
Серое небо степи стало тускнеть и приобретать теплый оттенок в лучах солнца. Откуда-то издалека донесся звонкий писк пятнистых сусликов. Пыль виднелась на далеком горизонте — вероятно, там пробегало стадо сайгаков. А может, всего лишь демоны ветра.
— До этого Руга и моя мать…
— О, не спрашивайте, мой каган.
Ночная тьма начала рассеиваться, и небо из темно-серого стало светлым, а затем и синим, словно днем. Как дорогая шелковая одежда синего цвета, которая была на вожде Руге, когда тот сделал последний вдох и умер…
Аттила повернулся и кивнул Оресту. Как всегда, грек уже знал, что тот имеет в виду. У этих двоих даже не возникало необходимости говорить на своем, понятном только им, языке, словно старым друзьям. Им едва ли нужны были слова.
Орест пришпорил коня и поскакал вперед, направляясь на юг, к поселениям за низкими холмами.
— Мой господин, можно спросить — кто?..
Аттила посмотрел на него, не мигая.
— Моя семья, — ответил он.
* * *
Поздно вечером два дня спустя, проехав много миль, Орест вернулся обратно, весь в пыли и изнуренный, сопровождаемый странной вереницей из женщин и мальчиков. Мальчики постарше, которым пошел второй десяток, ехали на собственных лошадях, а те, кто помладше, а также женщины, путешествовали в крытой повозке, рассматривая раскинувшийся впереди лагерь.
