За ними следовая Аладар, самый высокий из всех воинов, сидевший на самой крупной лошади. Худой, но мускулистый, серьезный и симпатичный, с длинными черными промасленными волосами и густыми усами. Женщины, вероятно, теряют из-за него голову.
— Сколько же жен у тебя в шатре, а?
Аладар слегка улыбнулся.
— Семь уже будет слишком много.
Женщины никогда не обделят его своим вниманием. Но на руках воина оказалось достаточно шрамов, чтобы вождь понял: Аладар не относился к числу праздных лежебок, желающих лишь лежать в палатке со своими семью женами днем и ночью, когда те покрывают любовника поцелуями, ласками и набрасывают роковые невидимые сети.
Потом шел Кандак, маленький толстячок среднего возраста с раскормленным лицом, но сильными руками, который пользовался уважением среди своих. Вот этот — единственный из всех, кто мог бы попробовать принять командование. Кандак погибнет, когда уже состарится.
И, наконец, Цаба, выглядевший хрупким и мечтательным. Последний из избранных, без сомнения, любил поэзию и с детства играл на лютне. Вероятно, у Цабы даже была всего лишь одна жена, которую он обожая до безумия, целуя и обнимая у всех на виду. Аттила знал такой тип людей. Сейчас этот человек мог петь колыбельную котенку, а через минуту — безумно ринуться туда, где шел самый ожесточенный бой. И тогда в разные стороны полетят ноги и руки врагов, а голова воина будет полна совсем другой поэзией. Безумец, это точно. Но он станет сражаться, и неважно, с искалеченными руками или нет.
Аттила снова кивнул. Орест, как всегда, сделал отличный выбор.
Когда каган и избранные выехали на равнину, с хмурого, темно-синего неба лил сильный дождь. Тот беспокойный день только начал превращаться в вечер, но было темно, словно наступили зимние сумерки. Некоторым из избранных не хотелось идти при такой непогоде, поскольку многие оказались с непокрытой головой. Но вождь не колебался ни минуты. Он успевал повсюду на своем побывавшем в огне жеребце, от которого даже во время дождя валил пар. По лицу Аттила стекала дождевая вода, смывая копоть от пожара. Он был подобен призраку, оберегаемому небесами, его глаза мерцали из-под края черного фетрового колпака, с которого падали капли.
Никто не осмеливался усомниться в своем предводителе.
Молчаливый слуга, раб-чужестранец, ехал, не жалуясь, чуть позади, с непокрытой головой, почти лысый. Его череп блестел от потоков воды. За ним следовал Чанат, старый воин племени. Длинные волосы старика взлохмаченной серой гривой развевались по плечам, а густые усы выглядели еще мрачнее, чем его рот с крупными и плотно сжатыми губами. Ему уже шел, вероятно, седьмой десяток, зрение и слух не были такими острыми, как прежде, но тело еще оставалось мускулистым и крепким. На широком лбу обозначились глубокие морщины. В степях, где ветер, не утихая ни на мгновение, гулял по волнующимся мерцающим лугам, время быстро брало свое из-за пронизывающего зимнего холода и палящего летнего зноя. Но близко посаженные глаза Чаната вновь горели ярким пламенем. И сейчас оно было даже ярче, чем прежде, когда старик гордо следовал за каганом. В большом кулаке гунн крепко сжимал арбалет и нисколько не сомневался, что может владеть им не хуже остальных. Казалось, время не властно над ним.
