За Кубанью уже шли ожесточенные бои. Особенно сильными они были под Краснодаром. Мы видели, как немецкие самолеты весь день бомбили Краснодар. Видели поднимавшиеся над городом клубы черного дыма.
Нескольких ребят из нашего дивизиона отправили в станицу Елизаветинскую, куда прорвались немецкие танки и высадился десант. Из боя вернулось лишь несколько человек, остальные полегли на том
берегу.
Здесь, в Афипской, нас навестил новый комиссар дивизиона младший политрук Тевосян. От него мы услышали последние новости: сюда прибыл член ГКО, командующим фронтом назначен Семен Михайлович Буденный.
Опять переформировка: я попал в 7–ю батарею, временно назначен командиром орудия и 2–го огневого взвода. Запомнился стройный молодой комиссар батареи младший политрук Бабешко, хотя на петлицах у него треугольники старшего сержанта. Мы с ним общались недолго: его вскоре отправили во второй дивизион, который вел бои с перебравшимися на левый берег Кубани немцами. Через несколько месяцев наши пути пересеклись, когда я попал снова в третий дивизион: там увидел Бабешко с теми же трехугольниками старшего сержанта.
Не имея орудий, мы отходили все дальше на юг через Каширскую, Северскую. За Смоленской над нашей батареей нависли немецкие самолеты. Сверху густо сыпались бомбы. Рвались вокруг меня. Видимо, немцы хотели непременно взорвать мост. А я как раз оказался возле него.
Из Ставропольской потянулись в горы. Едва вышли, как над нами стали кружиться немецкие самолеты — то три, то девять, сбрасывая на нас бомбы.
До сих пор удивляюсь тому, что непрерывно попадая в боях в горах в жестокие переплеты, я благополучно выходил из них. И даже потом, когда сошли с гор и начались не менее жестокие бои на равнине, во мне жило неистребимое чувство и сознание, что меня не убьют. Не могут убить. Ранить — возможно, но убить — нет. И это чувство, возможно, и поддерживало меня в то трудное время.
Навсегда запомнился переход через горы. До Тхамахи было идти легко, даже весело. Но потом тропинка сузилась, пошел дождь, началась грязь. Я в чувяках (из обмундирования нам выдали только
пилотки и поясные ремни) скользил по дороге, рискуя сорваться в пропасть. Шли ночью, в кромешной темноте. Лишь в четыре часа ночи добрались до горного села Шабановское. Это был перевал.
Около Сторожевой принял присягу. У меня до сих пор сохранилась желтая книжечка текста присяги, которую я держал в руках в долине, окаймленной густым орешником и буковыми лесами, и громко произносил ее.
