С кладбища шли по единственной улице доживающей свой век деревушки. Впереди я заметил сидевшую на бревне у своей хаты бабку, опиравшуюся на палку. Я приотстал, а мои друзья — однополчане пошли к дому бригадира, где поджидала автомашина райвоенкомата, доставившая нас в деревню из райцентра Долгопрудово.
Я присел около бабки. Разговорились…
— Чей же ты будешь? — спросила она меня, заглядывая в лицо. — И никак енерал?.. — рассматривая лампасы.
Я отвечал, что приезжий, воевал в этих местах, приехали побывать на могиле нашего командира, погибшего зимою сорок первого.
— А — а… — протянула бабка, — и моя туды дорога.
Я попытался рассеять ее мрачные мысли, расспрашивал о Кате, ее Дочери Варе и матери — сверстнице бабки, их доме.
— Вона их дом, — показала она палкой… — Пустой. Совы в нем кричат. Окна забиты, бригадир в нево свой уголь свалил. Катькина мать, царство ей небесное, умерла. Она нянчила Варьку, ходила ей за молоком с кружкой в соседнюю деревню. Потом Варьку забрала тетка к себе, в поселок Шахты. Там она и выросла. Не узнать…
— Что же могила Екатерины так запущена?
— Никого из родни в деревне не осталось, кто же будет ходить… А ты сродственник, али так? — посмотрела на меня сощуренными глазами бабка.
Пришлось объяснить, что однажды зимою, в войну, в лютую стужу грелся в ее доме.
— А что же ее дочь, Варя, бывает в деревне?
— Намедни слух прошел, что приехала со своим… К тетке.
— На кладбище, видимо, ей некогда заглянуть?
— Може, и так. Городские они все такие.
Я, кажется, обо всем расспросил, поднялся, рассматривая хату Кати, покосившуюся, ушедшую в землю. Ее ни за что было не узнать.
— Аккурат она, Варька, — приложив ладонь поверх глаз от солнца, — легкая на помине, со своим, — сказала бабка.
— Не ошибаетесь? — хотелось мне удостовериться, так как я увидел женщину средних лет, в легком голубом платье с крылышками, шевелившимися на плечах от легкого трепетного ветерка.
Она шла легко по мягкому курчавому спорышу, которым заросла деревенская улица, как по лестнице, перебирая ступеньки. Я присмотрелся. На ней были светлые туфли на высоком каблуке, что меня
несколько удивило.
Он, почему‑то напомнивший мне черного монаха, проходя мимо, не повернул голову в нашу сторону, а она, приостановившись, поздоровалась приветливо и, глядя на меня, неожиданно встретив военного, наверное, так же, как и бабка, гадала, чей же я есть. Хотя шли они медленно, молча, но я не успел как следует рассмотреть ее лицо, Бросилась в глаза только замысловатая прическа. Волосы с затылка были зачесаны наперед так, что открывали шею, а над лбом, почти до самых бровей, свисала густая темная прядь.
