Таракан был мертв. Расул сидел рядом и плакал, сыпя песок горстями себе на бритую голову.
— ...Как мне жить дальше, как жить?..
А лицо Таракана отвечало холодным спокойствием, словно и сам он был погружен в нелегкие мысли о том, как жить человеку, который избавил его от этой проклятой жизни.
— Не надо, Расул; теперь ничего не поделаешь. — Сержант накрыл плащ-палаткой теле Исы.
Расул сидел неподвижно, устремив бессмысленный взгляд к лазурным очертаниям дальних вершин, едва различаемых в сером тумане.
Сержант вдруг поднялся.
— А где Бабаев? Он крикнул:
— Бабаев!
Его охватила дрожь. Семенов уже чувствовал, что никто не откликнется. И, не добежав до нижнего укрытия несколько метров, он остановился. Подошел осторожно.
Бабаев, конечно же, не спал. А просто перекинулся через заднюю стенку окопа и уткнулся каской в песок. Руками обхватил горло — в последнюю минуту он боролся с удушьем и кровотечением, но никто ему не помог... И что сержанту бросилось в глаза сразу, так это большое темное пятно на песке вокруг головы — пожалуй, слишком уж темное для крови пятно.
...Близилось утро. Ночь отступала, словно бездонное море во время отлива, унося с собою звезды. Небо наполнилось рыхлым унылым светом. Если бы Семенов мог раздвинуть эту бурую предрассветную пелену и заглянуть внутрь опустошенного неба, то он бы и там увидел лишь плоскую долину, протянувшуюся на тысячи километров, а за нею странные серые горы, вздернутые к угасающей луне, как волчьи или крысиные морды. Из травы и там и сям торчали бы холмики со сломанными крестами — то было бы кладбище, одинокое и заброшенное. И, увидев эту покинутость, ощутив холодную и страшную одинокость, Семенов бы тихо заплакал, потому как ничего не осталось во всем белом свете. Над миром нависла зловещая тишина.
Время остановилось между ночью и утром. Лишь вершина все плыла мимо времени — она плыла в густом серебряном свете. Едва колыхался над нею утренний ветерок, донося издали последние лягушачьи трели. Там, где на щебне журчит вода и зеленью сверкает трава, живут люди. Все тот же утренний ветерок доносит оттуда то ли едкий дымок, то ли просто утробный запах жилья. И на всю округу разносится протяжный заунывный голос муллы, будто из тьмы веков зовущий к утреннему намазу. В это время мужчины спускаются с гор: возвращаются в семьи и, прежде чем распахнуть двери убогих жилищ, зарывают в землю оружие — древние нарезные ружья дедов и прадедов. Кроткие призраки женщин в чадрах подносят мужьям еду, а сами садятся поодаль и грациозно откидывают покровы с лица, редким взглядом обращаясь к мужчинам. И мы видим белолицых темнооких красавиц — милые и робкие существа, нуждающиеся в защите и ласке.
