Избранное. Том 2 | страница 22



— А я пойду поздравлю Тусукджана, — Гани прошел пару шагов и остановился, будто вспомнив что-то, — да, скоро подъедет сочжан[11] со своим чериком, приготовьте для них пару быстрых коней — да порезвее.

— Будет исполнено, господин!..

Тихонько подойдя к флигелю, Гани привстал на цыпочки и заглянул в окно. В дальнем углу комнаты вся растерзанная, в разорванном платье, с всклоченными волосами, пригнувшись, словно готовясь встретить прыжок хищного зверя, с ножом в руке стояла Зайнап.

А посередине комнаты на пышных одеялах в одном белье сидел Тусук с раскрасневшимися щеками, устремив на девушку жадный маслянистый взгляд. Вид охваченного похотью Тусука, безобразного и тщедушного — сын шанъё был худ, как скелет, — вызывал омерзение.

— Зря, зря, ты, Зайнап, так глупо себя ведешь! — говорил Тусук вкрадчивым, но подрагивающим от нетерпения голосом. — Человек, вступивший в дом Ходжака-шанъё, становится или рабом этого дома или покойником. Лучше по-хорошему уступи мне…

Тусук стал медленно приближаться к девушке, но га подняла нож:

— Подойдешь — распорю тебе живот!

— Послушай, Зайнап, я сделаю все, что ты захочешь. Хочешь — выгоню обеих своих жен? Все мое богатство тебе достанется. Хочешь — возьмем сюда твоих родителей, тут они будут сыты и довольны…

— Не смей своим вонючим ртом упоминать моих родителей! Лучше погибну, чем хоть один день проживу с тобой. Никогда, ты слышишь, никогда не будет по-твоему!..

— Ты еще глупая, Зайнап. Это же честь великая для тебя — быть снохой Ходжака, женой Тусука. Ведь чего только в нашем доме нет, тебе и не снилось такое богатство. Это шайтан тебе дурные мысли внушает…

Гани одним ударом вышиб дверь и, ворвавшись в комнату, гаркнул:

— Правда! И этот шайтан — ты!

На ужас Тусука было и смешно и отвратительно смотреть. Он кинулся на одеяла, закрыл голову подушкой и, трясясь всем телом, запричитал:

— Ой, смерть моя, ох, смерть моя!..

Гани расхохотался. И Зайнап, столько пережившая за два последних дня, тоже смеялась, на минуту забыв обо всем.

— Переодевайся, сестренка, сейчас — поедем, — сказал ей Гани и повернулся к Тусуку. — И эта мразь еще девушек ворует? Тьфу! — Гани с омерзением сплюнул и пнул в зад валявшегося у его ног и дрожащего от страха Тусука. — Ну, как? Будешь еще издеваться над бедными, обижать сирот?

— Не-е-т, не-ет!

— Поклянись!..

— Пусть меня покарает аллах!.. Пусть сгорит мой дом!.. Пусть…

— Ладно, достаточно и первого. Все остальное, если понадобится, я сам сделаю, без аллаха. В общем, слушай меня внимательно: если ты что-нибудь сделаешь во вред Момуну-мельнику, я расправлюсь и с тобой, и с твоим отцом, и со всеми твоими родичами и холуями. Я тебе обещаю это! Понял?!