— Да ты еще не знаешь, оказывается, кто такая Хажа-медведица, эй, шалун-палван?
— Значит, договорились… А теперь расскажи, как подъехать к дому Ходжака-шанъё.
Хажа-хада обстоятельно рассказала, как пройти к дому шанъё.
Дом Ходжака был расположен в южной части селения. Он выделялся среди других величиной и убранством. Широкий арык протекал прямо по огромному саду бека, высокая изгородь наглухо закрывала двор.
— Видно, что живоглот, — сказал Гани, когда товарищи, объехав усадьбу вдоль забора, остановились перед воротами, — все себе забрал — и лучшие земли, и всю воду.
— Что поделаешь, — вздохнул Махаматджан, — сейчас его время…
— А ты вспомни о его полях и пастбищах. Сколько их у него? Так нет же, никак не успокоится: еще, еще! Эх, придет ли когда-нибудь час, когда мы свяжем всех таких, как он, одной веревкой и, как баранов, выведем прочь с земли нашей…
— Одной веревки будет мало… — задумался Махаматджан, но, видя гневное волнение Гани, постарался успокоить друга: — Ничего, брат, придет этот час, и мы рассчитаемся с ними…
— Ладно, хватит красться вдоль забора. Давай прямо откроем ворота. Эх, и задам же я сейчас обоим — отцу и сыну…
Махаматджан продолжал успокаивать друга:
— Не стоит поднимать большого шума. У Ходжака длинные руки, как бы не стало потом хуже бедной семье Момуна. Лучше потихоньку увезем девушку — это ведь для нас главное…
Гани сильно застучал в огромные ворота. Прошло немало времени, пока послышались шаркающие шаги и натужный кашель:
— Кто там? Среди ночи…
— Шанъё дома? — строго спросил Гани.
— Ты сам кто такой?
— Нияз-лозун[10], открывай!
Услышав грозное имя, старик за дверью растерялся и в растерянности быстро залопотал:
— Господин лозун, господина шанъё вызвал к себе бек в Чулукай, еще с утра уехали, — и закашлялся.
— А сын дома?
— Дома, дома, Тусукджан дома, — старый слуга дрожащими руками стал открывать запоры.
— Где покои Тусука? — спросил Гани, входя в ворота и отдавая поводья слуге.
— Вон там, в глубине сада, где огонь горит.
— И новая сноха там?
— Там, господин, там…
— Кто кроме тебя в доме остался?..
— Все слуги в поле… Никого нет…
Узнав, что, кроме сына шанъё и старого слуги, никого в доме нет, Гани заговорил громко. Он обратился к Махаматджану: «Хашим!» Тот, поняв игру товарища, откликнулся соответствующим тоном:
— Слушаюсь, господин!
— Накорми с этим стариком коней, да дай им отдохнуть, через час поедем назад.
— Слушаюсь, господин лозун, — приложил руку к груди Махаматджан.
